Ты была городская,Не любила надрывного плача,Ты любила дорогу,Объездила в юностиСвет.Дочь безверного века,Ты трезво глядела на вещи,Но понятие честиЦенила превышеВсего.Так ли я поступаю?Суди меня, мама, порезче,Я так верю тебе —Не осталось у насНикого.Ты молчишь.Твое телоИстлелоВ болотной могиле.Где рука твоя, мама?Я жду поворота в судьбе.Мы у самой дорогиТебя схоронили,Но дороги всей жизни —Приводят к тебе.<1946>
«Привезли на кладбище. Ушли…»
Привезли на кладбище. Ушли.Над тобой тяжелый груз земли.Мы домой вернулись. А тебя уж нет.Пусто. Кто нас встретит? Черен белый свет.Щеточка, которой ты, бывало,Чистила перед уходом шляпу…Свежей болью сердце пронизало…Это горе шевельнуло лапу.Мы тебя оставили одну.Ты боялась, ты меня просила,Так просила: «Если я засну,Посиди со мной». Я изменила.Мамочка, ты помнишь, ты ко мнеПриезжала в города чужие,И внезапно, словно в добром сне,Пахло домом, родиной, Россией.А потом состарилась и ты,Стала ясной беленькой старушкой.Ты хранила для меня мечтыЮности и зрелых лет игрушки.Корку хлеба, странствия, нуждуТы делила с нами до победы.Ты ушла. Но я к тебе приду.Подожди немного. Я приеду.<6 апреля 1946>
«Ни для одного любовника на свете…»
Ни для одного любовника на светеЯ тебя оставить не могла.Тает снег. На небе солнце светит.Я все та же, мама. Ты ушла.Ты рукой водила по постели.Все искала что-то. И в тоскеПальцы я свои в твои вложила,Но моих ты не узнала рук.<6 апреля 1946>