Анил никогда не слышала подобных звуков. Она бросилась за фонариком, позвала Сарата и вернулась назад. Ананда сидел в углу и из последних сил пытался вонзить нож поглубже в горло. Нож, пальцы и руки были в крови. В свете фонарика его глаза были похожи на глаза оленя. Звук шел непонятно откуда. Не из горла. Не может быть, чтобы из горла. Только не сейчас.

— Вы быстро прибежали? — раздался голос Сарата.

— Да, быстро. Я была во дворе. Снимите что-нибудь с кровати.

Она подошла к Ананде. Немигающие глаза были открыты, и она решила, что он уже мертв. Ей показалось, что она очень долго ждала, когда он пошевелит застывшими в воздухе руками.

— Дайте мне кусок ткани, Сарат, быстрее!

— Хорошо.

Она попыталась вытащить нож из рук Ананды, но не смогла и оставила его на месте. В воздухе стоял запах крови, стекавшей с локтя Ананды на саронг. Анил сидела на корточках, зажав между бедрами фонарик, светивший вверх.

Сарат порвал наволочку и протянул ей полоски ткани, которые она принялась обматывать вокруг шеи Ананды. Прижав большой лоскут кожи к шее, она туго его прибинтовала.

— Мне нужен антисептик. Вы знаете, где он?

Когда Сарат принес раствор, она вылила его на ткань, орошая рану. Дыхательное горло не было повреждено, оставалось туже затянуть повязку, чтобы Ананда не потерял слишком много крови, хотя он и без того дышал с трудом. Нагнувшись вперед, Анил зажала рану пальцами, нож в его руке теперь оказался у нее за спиной.

— Надо позвонить Гамини, чтобы он кого-нибудь прислал.

— Сотовый не работает. Я позвоню из деревни. Если не удастся никого найти, я отвезу его в Ратнапуру.

— Пожалуйста, зажгите лампу. Пока вы еще не ушли.

Сарат вернулся с керосиновой лампой. Та горела слишком ярко, и он прикрутил фитиль, потому что увиденное им было страшно.

— Он вызвал мертвых, — прошептала она.

— Нет. Просто он один из тех, кто пытается убить себя, потому что потерял близких.

В глазах напротив что-то дрогнуло.

Анил не заметила, как ушел Сарат. Они с Анандой остались вдвоем в углу комнаты, объединенные светом керосиновой лампы. Наверное, ей надо было поехать вместо Сарата. Тот мог бы с ним поговорить. Или Ананде нужна тишина? Возможно. Возможно, ему помогает присутствие женщины.

Вставая с корточек, она поскользнулась в крови, потом, подойдя к кровати, оторвала от наволочки еще несколько полосок ткани. Нащупав под подушкой амулет, взяла его. Когда она вернулась, глаза Ананды были широко открыты, — казалось, они вбирают в себя все. О господи… он был без очков. Она нашла их на полу. Когда он захотел убить себя, он был в них.

Она обтерла о саронг кровь с рук и надела очки на Ананду. Внезапно, несмотря на рану, несмотря на нож, по-прежнему зажатый в правой руке, по-прежнему представлявший собой угрозу, Ананда, кажется, вернулся к ней, вновь оказался среди живых. Она почувствовала, что может говорить на любом языке, что он поймет значение любого жеста. Давно ли между ними установилась связь, когда его рука легла ей на плечо? Всего несколько часов назад. Она вложила амулет в его левую руку, но он не мог или не хотел его держать. Он снова погружался в забытье или сон.

Какое ему сейчас дело до амулета, до байлы? Или до очков? Или до повязки? Все это делалось ради ее спокойствия. Она не дала ему умереть. Встала на пути к желанной цели. Повязка пропиталась кровью. Анил поднялась и в неровном свете фонаря быстро прошла через двор на кухню, к портативному холодильнику, за льдом.

Открыв его, она нашла в глубине завернутый в газету эпинефрин, который всегда возила с собой. Может быть, он замедлит кровотечение, сузит сосуды и повысит кровяное давление. Она покатала ампулу между ладонями, чтобы согреть. Встав на колени рядом с Анандой, набрала эпинефрин в шприц. Ананда смотрел на нее, не испытывая никакого интереса к происходящему, словно был где-то очень далеко. Положив левую руку ему на грудь, она осторожно придвинула его поглубже в угол, чтобы он не упал, и вонзила шприц ему в руку. Продолжая придерживать Ананду левой рукой, она снова наполнила шприц из второй ампулы, зажав ее коленями, и сделала ему еще один укол. Когда она подняла глаза, он по-прежнему смотрел сквозь нее. Но когда лекарство начало действовать, в его взгляде появился страх. Он медленно обводил глазами комнату, словно старался за что-то зацепиться, чтобы не потерять сознания. Но вскоре Ананда, вероятно решив, что умирает, вновь впал в оцепенение.

Как обычно, в десять утра в усадьбе объявился бригадир. Он приехал, чтобы взвесить чай, собранный семью рабочими и упакованный в мешки. Анил всегда выходила во двор посмотреть на эту знакомую ей с детства церемонию. Она всегда любила густой запах, идущий от листьев, а что до этого зеленого листа, то она знала: на свете ничего нет зеленее. Она помнила свои посещения чайных и каучуковых фабрик, она хотела бы оказаться в этих царствах, когда вырастет. Чайный муж или каучуковый муж. Других вариантов не было. А дом стоит на вершине одинокой горы.

Не дозвонившись до брата, Сарат повез Ананду в ратнапурскую больницу и еще не вернулся. Она стояла у соседнего сарая с весами, а когда сборщики чая ушли, встала на дрожавшую платформу весов, нагнулась и подобрала несколько зеленых листьев.

Ночью, прежде чем отправиться спать, она принесла ведро воды и руками, стоя на коленях, оттерла пол в комнате. Она хотела сделать это, пока Ананда жив. Если ночью он умрет, ей не придется приходить сюда опять. Она трудилась полтора часа. Кровь в комнате казалась черной. Позже, во внутреннем дворе, она стянула с себя футболку и саронг и выстирала их. И лишь потом стала мыться сама — оттирая каждый дюйм кожи, где оставалась засохшая кровь, каждую прядь тонких длинных волос. Сняв браслет, она оттерла запястье, потом бросила браслет в ведро и помыла его. Она несколько раз набирала полное ведро воды из колодца и выливала на себя. Ею овладело маниакальное возбуждение, ее била дрожь, ей хотелось говорить. Бросив одежду у колодца, она направилась в комнату и постаралась исчезнуть во сне. Она ощущала холод колодезной воды, проникший в ее изнемогшее тело, добравшийся до самых костей. Она была вместе с Саратом и Анандой, которых соединила дружба — вдвоем в машине, вдвоем в больнице, пока какой-то незнакомец пытался спасти Ананду. Она лежала, вытянув руки вдоль тела, не в силах натянуть простыню. Под утро за окном забрезжил свет. И лишь тогда она уснула, надеясь, что добрый незнакомец спасет Ананду.

Днем она открыла глаза. Рядом стоял Сарат:

— Он будет жить.

— Ох, — вздохнула она, прижав ладонь Сарата к своему лицу.

— Его спасли вы. Мгновенно пришли к нему на помощь, перевязали, дали эпинефрин. Доктор сказал, что так поступили бы немногие.

— Простое везение. У меня аллергия на пчел. Я всегда ношу его с собой. После укуса пчелы некоторые люди начинают задыхаться. А эпинефрин к тому же останавливает кровотечение.

— Вы должны жить здесь. Быть здесь не просто в командировке.

— Я здесь «не просто в командировке»! Я решила вернуться. Хотела вернуться.

С проселочной дороги к валавве ведет длинная каменистая тропа. Справа старая стена, закрытая листвой. Через тридцать шагов развилка. Если вы едете на машине, надо повернуть налево и остановиться около сарая, где взвешивают чай. Если вы едете на велосипеде или идете пешком, то направляетесь прямо к дому и входите через маленькую восточную дверь.

В этом классическом здании, построенном два века назад, жили пять поколений. Дом, откуда на него ни посмотреть, не выглядит громоздким или помпезным. Выбор места, умелая организация пространства, внимание к тому, с какого расстояния вы будете смотреть на здание, отсутствие крупных построек поблизости побуждают обратиться к себе, а не господствовать над окружающим миром. Дом всегда казался затаенным, случайно обнаруженным, как усадьба из романа «Большой Мольн».

Вы входите через ворота с характерным наклоном верхней перекладины и оказываетесь в обнесенном стеной саду с утрамбованной почвой песочного цвета. Здесь есть два тенистых уголка. Крыльцо и низкая каменная скамья под большим красным деревом. Здесь Анил проводит много времени, под деревом,