Г. О.: Никто и не говорил, будто ты толстая, и вообще тут уж ничего не поделаешь.
Ноэль: Если у меня останется бумага, когда мы покончим с этой газетой, я обменяю ее на твою чернильницу или на тот ножик, в котором такая полезная штучка, чтобы выковыривать камешки из лошадиных копыт, а просто так я бумагу не отдам.
Г. О.: Мало ли отчего может сломаться паровозик. Надо спросить Дикки, он умеет их ломать. Наверное, с вашим паровозиком произошло то же самое, что и с его.
Ноэль: Если вы думаете, что надо посыпать все дорожки в саду песком, чтобы там начали гнездиться крабы, значит, вы не совсем здоровы.
Ты столько раз переделывал свою поэму о Ватерлоо, что теперь мы можем разобрать только то место, где герцог Веллингтон взмахнул своим мечом и что-то сказал, а что сказал, тоже непонятно. Что это тебе вздумалось писать розовым мелком на промокашке? — Ред.
Если поднять морскую свинку за хвостик, у нее выскочат глаза.
У меня не получается делать все, что обычно делают дети в книжке, например, сшить платья для кукол. Почему? Алиса.
Если вынуть из финика косточку и засунуть туда миндальный орешек, получится вкусно. Это я открыл. Младший Редактор.
Если сунуть мокрую руку в расплавленный свинец, ничего не будет, только надо ее быстро отдернуть. Я этого не пробовала. Дора.
Если бы я была директором школы, у меня все было бы совсем по-другому. Никого бы не заставляли учить, что неинтересно. Иногда мы приглашали бы вместо учителей кошек и сами надевали бы кошачьи шкуры, чтобы учиться мурлыкать.
— Итак, дорогие мои, — скажет нам старшая кошка, — раз-два-три: все дружно мурлыкают. — И мы бы ка-ак замурлыкали!
Мяукать нас учить не надо, мы и так умеем, в конце концов, даже дети кое-что знают безо всякой учебы. Алиса.
Кошки вовсе не любят играть. Сколько раз я звал кошку поиграть, а она удирает, хотя ей вовсе не так уж больно. Г. О.
Лепить горшки и сковородки из глины очень весело, только не надо заранее говорить об этом взрослым. Потом это будет для них приятный сюрприз, особенно когда они поймут, что отмыть глину гораздо легче, чем чернила. Дикки.
— У меня плохие новости, Анни, — сказал мистер Риджвэй, входя в роскошно обставленную гостиную своей хижины. — Разбойник Сэм Красное Перо опять наведался в наши места. Боюсь, он нападет на нас.
— О нет! — воскликнула Анни, нежная девушка, едва достигшая семнадцатой весны своей жизни.
В то же мгновение в дверь хижины кто-то постучал, и грубый голос потребовал:
— Открывайте!
— Папа, это разбойник Сэм Красное Перо! — воскликнула нежная девушка.
— Он самый! — ответил ей грубый голос, и в то же мгновение дверь рухнула и разбойники ворвались в дом.
В одно мгновение они связали отца Анни, и сама Анни уже лежала опутанная веревкой на диване в столовой. Сэм Красное Перо расставил посты вокруг заброшенной хижины, и никакой надежды на помощь у них не было. Но не судите поспешно: в это самое мгновение в прерии происходили вот какие события:
— Чертовы индейцы! — пробормотал человек высокого роста, прокладывавший себе путь сквозь заросли. То был прославленный детектив Джим Карлтон. — Я узнаю их. Это апачи, — продолжал он. В то же мгновение из кустов выскочило десять апачей в полной боевой раскраске. Карлтон поднял ружье и выстрелил. Небрежно перебросив через руку скальпы всех двенадцати индейцев, он продолжал путь к той убогой хижине, где жила его помолвленная невеста Анни Риджвей, она же Цветок Прерий.
Луна повисла над горизонтом, и Сэм Красное Перо уселся за стол вместе со своими отверженными товарищами.
Они вломились в винный погреб хижины и пили старинное вино из золотых кубков Риджвея, словно то была простая вода.
Анни подружилась с одним их разбойников, благородным и великодушным человеком, который присоединился к Сэму Красное Перо просто по ошибке, и она попросила его как можно скорее вызвать полицию.
— Ха! Ха! — вопил Сэм Красное Перо. — Вот уж веселье, красота! — Он и не подозревал, как близка его гибель.
В это мгновение Анни испустила пронзительный вопль, и Сэм Красное Перо вскочил, выхватив
