На стене кинотеатра им. Коцюбинского вместо афиш большое цветное графитти: эксцентричный персонаж из мультфильма 'Тачки' - с заячьими зубами, однофарный коричневый эвакуатор. Аутентификация тягачей глазами вояк. Над ним громадный черный молот с аббревиатурой 'ВВ' на рукояти. А внизу, на земле, десятка полтора высохших трупов валяются, ветер свистит в пустых глазницах черепов, шевелит клочками волос.

       Расстрельная партия. Ювелирный символизм.

       Впереди, километра через два, начнется территория, которую 'доги' держат на усиленном контроле. Мост, автовокзал, гостиница, кондфабрика - их вольер. На всех подходах к площади перед бывшим детским миром размещены заградотряды, улицы забаррикадированы, в ближайших зданиях полно сигналок и растяжек. Контролируют 'доги' свой райончик, мама не горюй. Слинять там будет уже невозможно.

       Поэтому именно здесь, на узкой Соборной, нужно попытаться дернуть. Гремучий, правда, так и не заговорил, сволочь. И я обернуться не могу, чтоб оценить степень его готовности, а попробовав пару раз сымитировать ситуацию типа в ботинок мне камешек попал, так ничего и не добился. Как приклеенный, Гремучий держался у меня за спиной и на каждое замедление реагировал короткими нелитературными понукиваниями.

       Я уже говорил, понятия не имею почему так происходит, но иногда у меня мозг срабатывает сам по себе. Ну как лампочка в десантном вертолете загорается.

       Беги!

       И я не могу не послушать его команды. Буцнув носком ботинка по детскому резиновому мячу, я на мгновенье отвлек внимание конвоира. Спущенный мяч лениво покатился влево, а я - как ураганом снесенный - рванул вправо. В распахнутые двери гостиницы с бесхитростным названием 'Винница'.

       Бывал я здесь, бывал. Помню даже, как консьержку звали, старенькая такая, хорошая женщина, Тамара Федоровна. Без регистрации на пару часов договориться можно было, когда имелось кого в номер затащить.

       Гремучий за мной буквально в тот же миг ломанул. Беззвучно, не стал размениваться на громогласные восклицания. Я не низкий, но этот 'пес' повыше меня на добрых две пачки сигарет будет. Шаг - что твой циркуль агрономический. Я сразу к ступеням, взмываю на второй этаж, но он, зараза, тоже не смущенный ботан на вечеринке. Приглашения не ждет. Впереди коридор метров двадцать с небольшим окошком в конце. Я не знаю, что меня там ждет, но бегу. Запыленный паркет вздрагивает под нашими шагами, серые клоки тумана взмывают вслед. Конвоир кричит, чтобы я остановился, приперчивая требования отборным матом, но пока я могу бежать, хрен меня словами остановишь. Опрокидываю тележку со столовыми принадлежностями. Но это едва ли остановит преследователя. А были б у меня хоть руки спереди, не говоря уж о том, чтобы развязанными счастье выпало махать, вообще бы бой принял. Он ведь не убьет меня. По крайней мере, не заинтересован в этом. Так чего б не попробовать?

       Но то все мечты. Пока что я бегу и чувствую, как быстрые, громыхающие шаги становятся все ближе. На мне ведь мокрая одежда и дополнительный вес в виде долбящих по спине автоматов. Еще миг и он до меня дотянется. Дверь одного из номеров приоткрыта на треть. Как конь, которому натянули вожжи, я торможу возле белого пятна света на полу. Пыль в коридоре с отвисшими от сырости обоями стоит столбом, от грохота нашего забега висящая на стене картина полетела вниз. Нагибаюсь - это инстинкт! - когда понимаю, что Гремучий собирается заграбастать меня обеими руками. Проскальзываю под ними и вбегаю в номер. Это напоминает детскую игру в догонялки, совершенно неуместную и аномальную, стоит только взглянуть на наши лица. Но тем не менее, от исхода этой игры зависит моя судьба, так что к черту нашу недетскую мимику, тут бы жизнь не проиграть.

       А ведь не зря я в этот номер-то так хотел. Еще одно чудо памяти - номер двести двадцать. Я ведь здесь бывал. Знакомая обстановочка. Короткий коридорчик, туалет и душ справа, там дальше квадратная комната на две койки, широкое окно с выходом во внутренний дворик гостиницы. Надеюсь, тут открыто окно. В большинстве домов балконы и окна остались открытыми. Несмотря на рекомендации медиков законсервироваться имунитетчикам в квартирах, жара требовала глоток свежего воздуха. Быть может, если в номере окно также открыто, то я почти спасен - прямо под ним должен быть кузов от старого газона, с будкой. Горничные в нем складывали тюки с грязным бельем. Спрыгнул на него - и мотай. А там, глядишь, и от Гремучего уйти можно. Если только окно открыто...

       В комнате пусто, на прикроватной тумбе в вазе поклонившийся гербарий, на спинках кроватей белеют накрахмаленные полотенца, подушки умело подбиты остриями вверх. Будто убирались здесь пару минут назад. И уходя, конечно же...тщательно закрыли окна.

       Интуиция иногда подводит. Остановившись перед большим стекольчатым прямоугольником в стене, я пытаюсь, наверное, силой взгляда выдавить стекло. В следующий миг я уже вскакиваю на тумбочку, опрокидывая вазу, и ударяю в окно плечом. Будь у меня лишняя секунда, я бы его обязательно вышиб, но мощные лапищи хватают меня за подол бушлата и тащат назад. Не имея возможности балансировать руками, я падаю навзничь, что мешок. Дыхание забивается, легкие, такое ощущение, сжимаются как две пустые грелки. Руки сводит судорогой, автоматы отпечатывают рельеф на спине.

       Но не это хуже всего. Я открываю рот как жаждущая воды рыба, но вместо воздуха меж зубов мне суют ствол. И глазами настолько дикими смотрят, что даже предчувствуешь уже, как от выстрела разляпаются по всему двести двадцатому твои мозги.

       - Побегал?!! Потрошок с-сучий? Чо, думал, оборваться, да? Свое местечко на фонарике занять не хочешь? А придется, гумза расфуфыренная, придется. Только теперь уже не сразу. Сначала тебя с недельку любители тугих задниц паровозиком отшкворят, а потом еще недельку беззубой соской поработаешь. Док тебе все до последней фиксы вырвет, чтоб водичку только пил. Это я, - он указал себе на грудь, - тебе лично обещаю, понял? А теперь, чтоб ты не решил, будто я порожняки гонял...

       Гремучий извлек из-за спины коварно блеснувший лезвием нож, приложил острие к уголку моего правого глаза.

       - Не дергайся, а то еще мозг нечаянно выну.

       Но не дергаться я, разумеется, не мог. Отклонился, хоть при этом мушка 'гюрзы' продрала мне небо, засучил ногами, пытаясь перевернуться. Тем не менее, севший мне на живот Гремучий, казался всадником нерушимым. А ударив его несколько раз коленями по ребрам, я только усугубил ситуацию.

       - Да не вьюни ты, шумаротник, ля! - он ударил меня рукой с ножом по лицу, рассек щеку под глазом. - А то обе бульки потушу сейчас, понял? Даже кто давать будет не увидишь.

       На его губах пупырышками пенилась слюна, по лбу покатилась вниз одинокая струйка пота, а глаза превратились в два бильярдных шара с черными маслянистыми пятнами по центру и жмутом красных