Существует непреложный закон: все революции, все восстания и мятежи, все сколько-нибудь значительные социальные потрясения происходили и происходят только в тех странах и только в то время, когда там была высокая рождаемость и, следовательно, было много молодёжи. Американский исследователь Самюэль Хантингтон в своем нашумевшем геополитическом трактате «Столкновение цивилизаций» писал: «...молодёжь — это олицетворение протеста, нестабильности, реформ и революции. История знает немало примеров, когда значительная величина доли молодёжи в обществе совпадала с такими явлениями... Демографический рост, как убедительно показал Джек Голдстоун, был центральным фактором двух революционных волн, прокатившихся по Евразии в середине семнадцатого и конце восемнадцатого столетий. Заметное увеличение доли молодёжи в западных странах совпало с «Веком демократической революции» в последние десятилетия восемнадцатого века. В девятнадцатом веке успешная индустриализация и эмиграция снизили политическое влияние молодого населения в европейских странах. Однако доля молодых в обществе вновь поднялась в 1920-е, обеспечив кадрами фашистов и другие экстремистские движения. Четыре десятилетия спустя послевоенный всплеск рождаемости оставил о себе политический след в виде демонстраций и протестов 1960-х» {73}.

   Мысль Хантингтона прослеживается здесь очень чётко: не бывает серьёзных общественных катаклизмов без предварительного увеличения численности молодых возрастов в обществе. Этот факт находит подтверждение даже в биографиях многих известных революционеров и диктаторов. Так, Оливер Кромвель происходил из семьи, где было восемь детей. У Джорджа Вашингтона, одного из «отцов- основателей» Соединённых Штатов, было два брата и пять сестёр, у Дантона, деятеля Великой французской революции,— пять братьев и сестёр, у Наполеона — семь, у Михаила Бакунина, известнейшего анархиста-народника — десять, у Льва Троцкого — семь братьев и сестёр, из которых, правда, дожили до совершеннолетия лишь две сестры и брат. В семье Ульяновых было восемь детей, из них выжили шестеро, у испанского диктатора Франко — два брата и две сестры. У Алоиза Гитлера, отца будущего фюрера Германии, было восемь детей, из которых четверо умерли рано. У родителей Иосипа Броз Тито было пятнадцать детей, из них дожили до совершеннолетия семеро. Робеспьер и Муссолини происходили из семей, где было «лишь» по три ребенка — далековато, конечно, до, скажем, Ульяновых или Бакуниных, но всё-таки!

   Из этих фактов, конечно же, не следует, что революционеры и бунтари должны происходить непременно из многодетных семей, скорее это говорит о том, что в революционные эпохи именно такие семьи были правилом, а не исключением.

   Именно молодёжь, составляя в эпохи великих потрясений основную часть общества, становится главной движущей силой всех революций и мятежей. И французские якобинцы, и китайские хунвейбины, и гитлеровские штурмовики, и ленинские красногвардейцы — все они, как правило, были очень молодыми людьми, энергичными и бескомпромиссными, нетерпеливыми и нетерпимыми, готовыми ради возвышенных идеалов не задумываясь жертвовать жизнью — и своей и чужой. Эту характерную черту всех больших революций очень верно подметил известный швейцарский ученый-психолог К.Г. Юнг, который говорил, имея в виду, конечно, прежде всего события 1933 г. в Германии:«Во времена огромных сдвигов и перемен естественно ожидать, что молодёжь захватит власть, потому что только ей присущи дерзость, порыв и вкус к приключению. В конце концов это их будущее поставлено на карту, это их рискованная затея и эксперимент. Старое поколение естественно отходит на задний план, и жизненный опыт должен бы подсказать ему подчиниться неизбежному ходу событий. Пропасть между поколениями обусловлена как раз тем, что старое поколение не идет в ногу со временем и, вместо того чтобы предвидеть ход событий, оказывается застигнутым бурей новой эпохи...» {74}.[17]

   Удивительно точные слова, в справедливости которых легко убедиться, бросив беглый взгляд на современную карту мира. Мы тотчас же увидим, что все перевороты, все революции и восстания сегодня совершаются только там, где по-прежнему высокая рождаемость, и где много активной молодёжи — Палестина, Косово, Северный Кавказ, Афганистан, Ирак, Иран, ряд стран Африки и Южной Америки... Во Франции рождаемость в целом не велика, но ведь и бунтовали там не коренные французы, а иммигранты с гораздо более высокой плодовитостью. Зато в России, где рождаемость чрезвычайно низка, абсолютно никаких значительных социальных катаклизмов не происходит, да, по правде сказать, уже никогда и не произойдёт. Если в обществе преобладают зрелые и пожилые возрасты, то и всё общество в целом будет вести себя по-стариковски, не устраивая революции, а панически боясь их («Терпеть надо, а то хуже будет!»). Ведь ещё Гегель, помнится, писал о том, что деятельность всего общества слагается из деятельности отдельных людей: суммирование всех воль и стремлений вырабатывает в конечном итоге некую усреднённую модель поведения, которой общество и будет следовать. Вот поэтому молодежь в России, составляя меньшинство населения и подвергаясь оппортунистическому влиянию старших возрастов, не рвётся на баррикады, а в лучшем случае пытается делать карьеру, а в худшем — погибает от наркотиков и алкоголя.

   Как влияет возрастной состав населения на поведение общества в целом, легко понять, посетив на досуге два богоугодных заведения — детский дом и дом престарелых. А впрочем, и безо всяких экскурсий в оба эти дома ясно, что микроклимат в них будет совершенно разный. В детском доме — озорство, весёлый шум, драки, а в доме престарелых — тишина и почти что кладбищенский покой.

   Могут возразить: а как же, мол, недавние революции в Югославии, Грузии и на Украине? Ведь с рождаемостью-то в этих странах дела обстоят не лучшим образом! Но давайте подумаем, почему эти «революции» получили название «бархатных»? Не потому ли, что преобладание старших возрастов в этих странах сделало проявления народного недовольства неуверенными, робкими и половинчатыми? Во всех случаях наблюдалось стремление договориться, достичь какого-то компромисса, решить всё мирным путем. Любое мало-мальски значимое обострение обстановки воспринималось всеми противоборствующими сторонами с нескрываемым ужасом. Во время украинской «революции» у одного из «вождей» (Януковича) в буквальном смысле отняли победу, завоёванную на выборах, облапошили как последнего простака на базаре. И что же сделали пан Янукович и его сторонники? А ничего! Походили, пошумели, судом погрозили и... смирились. Глупо даже говорить о том, как на месте этих «несгибаемых борцов» поступили бы, скажем, Робеспьер, Ленин, Троцкий — ну, в общем, настоящие, не «бархатные» революционеры. Позволили бы они кому-нибудь просто так, без драки, вырвать у них из рук власть?

  Так что, все эти «оранжевые революции» по большому счету никакие и не революции вовсе. Здесь нет стремления идти до конца, нет жертвенности, нет желания пострадать за идею. «Лишь бы не было войны!» — под таким  стариковским лозунгом и состоялись все эти, с позволения сказать, «революции».

   Кстати, можно указать ещё на один чрезвычайно показательный момент в истории «бархатных» революций. Чем дальше к востоку они происходили, тем менее «бархатными» становились. Ничего удивительного! Ведь чем дальше на восток, тем рождаемость выше! И если в Киеве «революционеры» сиднем сидели на Майдане, боясь, как бы чего не вышло, то уже в Киргизии молодёжь с палками бегала по улицам, а в Узбекистане дошло и до автоматной стрельбы.[18] Вот что значит демография!