минуту, какую займет позицию.

«Нет, Кузьма Данилович, — поспешил я ответить на реплику Зайчикова, как бы тем самым отстраняя Устинью от разговора и давая ей время окончательно все обдумать и определить свою позицию. — Это не так просто. Если Назар живет где-то недалеко от Матрены, да еще припугнул ее хорошенько, как и вас когда-то он пугал, то вряд ли она вот так сразу расскажет о нем. Так что Матрену нам, работникам госбезопасности, никак нельзя спрашивать о Назаре, она может его предупредить, и тогда он убежит еще дальше». — «Да, это так, ента-таво, — передернул плечами Зайчиков. — Назар — волк стреляный, и шутки с ним плохи». — «А как же тогда быть, что же делать?» — встревожилась Устинья. «У нас есть просьба к вам, Устинья Елисеевна. Не смогли бы вы поехать в Сучан, чтобы побеседовать с Матреной». — «Я?!» — вроде испугалась Устинья. — «Да, вы». — «Так ведь я не следователь, чтобы ее допрашивать». — «Устинья Елисеевна, допрашивать не нужно. Вы погостите у сестры несколько дней, расскажете ей свои новости, а Матрена вам свои, поговорите о Лукерье и Назаре, об их семье. Мы полагаем, что Матрена в таком разговоре и поведает вам, что знает о нем». — «А вы потом схватите Назара, и вся наша родня узнает, что я его выдала. Как же я буду родным в глаза глядеть?» — «С Назаром мы еще будем разбираться… Но заранее обещаем, что вы в этом деле останетесь в стороне… А главное — надо найти Назара, чтобы спасти его семью и чтобы он не совершил новых преступных дел. Вот мы и просим помочь нам». — «А что я скажу Матрене, когда она спросит, зачем я к ней приехала?» — «Вот об этом давайте вместе подумаем и найдем подходящую причину. У вас в Сучане какие-нибудь дела есть?» — «Какие там дела, никаких надобностев! Правда, вот скоро причина появится. Наш сынок Ваня этой весной срочную службу дослуживает. После демобилизации хочет поехать в Сучан на угольную шахту. Мы уж его от этого отговариваем, да он заупрямился, на своем стоит. Вот тогда я и могу поехать к Ване, а заодно и сестру увижу». — «Вы сейчас поезжайте. Поинтересуйтесь, как живут шахтеры, сколько зарабатывают, есть ли какие курсы, чтоб Ваня научился шахтерскому делу, где жить будет… Вот сколько набирается вопросов. К тому же проведаете сестру, поскольку давно ее не видели». — «Да и правда так можно сделать, — вздохнула Устинья. — А когда нужно ехать?» — «Завтра сможете?» — «Можно и завтра… И вы, Петр Петрович, туда поедете?» — «Да, поеду вместе с вами». — «А мы из тайги выберемся? Метель-то какая!» — «Брось, Устинья, об чем зря говорить! — вмешался в разговор Зайчиков. — Круглые сутки здеся снуют машины, из тайги лес вывозят. Дорогу пробили, ента-таво, до самой Даубихи».

Через день пурга приутихла, и на машине, которую нам прислал начальник Чугуевского райотдела МГБ, мы с Устиньей благополучно добрались до Даубихи, откуда поездом прибыли в Сучан. Перед тем как разойтись, договорились встретиться через сутки у городской почты.

«Где пропадал, Петр Петрович? Целую неделю от тебя ни слуху ни духу», — притворно ворча, встретил меня капитан Сошников. «Где же еще, в Тамбовке был. Туда за день-два не смотаешься». — «Ну и как съездил?» — «Вроде бы неплохо». — «Устинья согласилась?..»

Я ответил, что вместе с ней прибыл в Сучан и она отправилась к сестре на Соколиную Горку.

«Вот это здорово, скоро мы этот клубок размотаем!» — «Не спеши, Иван Федосеевич, нам еще придется попыхтеть. Назар — орешек крепкий. А что нового у тебя?» — «Существенного ничего, хотя все намеченные мероприятия проводятся». — «Чем закончилась история с Чижиковым?» — «С ним и смех и грех», — заулыбался Сошников.

Оказывается, когда на полустанке поймали Чижикова, два дня с ним беседовали, даже прокурор самым доходчивым образом объяснил, что совершенное им преступление амнистировано. Дознание по его делу прекратили. Но Чижиков так и уехал домой в Тульскую область, не веря, что его отпустили без наказания.

А вскоре нам удалось напасть на след самого Дрозда…

В условленный час возле почты я встретился с Устиньей.

«Здеся Назар, тут живет, в Сучане. Да где ему, псу окаянному, можно жить…»

Успокоившись, она рассказала: Назар заявился к Матрене год назад. Сказал ей, что прибыл из Маньчжурии с нашей воинской частью, чтобы разыскать своего старшего сына Игната. А тот вроде бы раньше убежал в Приморье, еще до окончания войны. И вот несколько лет ищет Игната. Теперь решил вернуться к семье в Маньчжурию. Однако, к удивлению Матрены, он почему-то устроился на работу в пошивочный цех быткомбината и перебрался от нее на жительство в шахтерский поселок к какой-то вдове. К Матрене заходит редко и только ночью, иногда встречаются они в столовой. Как поняла Матрена, Назар чем-то напутан, всего боится, похудел сильно, и лицо осунулось, ходит сгорбившись, уставясь в землю, словно что ищет. А может, людям в глаза боится глядеть…

Я поблагодарил Устинью за эту ценную информацию. Она, уже окончательно успокоившись, посоветовалась со мной — как ей быть с сынком Ваней: уговаривать ли его вернуться в Тамбовку или пускай уж идет на шахту. Я посоветовал не мешать парню самому выбрать свою жизненную дорогу. Мы договорились: Устинья еще немного погостит у сестры…

Вскоре выяснилось: Дрозд-Терещенко проживает без прописки у одинокой престарелой женщины — Заболотной Евдокии Сергеевны и действительно работает портным в бытовом комбинате. Живет тихо, замкнуто. Руководителя комбината отзывались о нем как о хорошем мастере и услужливом человеке. Работники комбината предоставили мне возможность взглянуть с целью опознания на Назара. Он с кем-то разговаривал неподалеку от меня, не подозревая, кто я такой». Да, это был, несомненно, он. Жизнь потрепала его изрядна — постарел и поседел до неузнаваемости. Однако крупное лицо его, сросшиеся у переносицы густые брови, массивную фигуру — все это нельзя было не опознать…

Мы доложили Хабаровску, что нашли Назара. Нас похвалили, но и строго предупредили: ни в коем случае не спугнуть его, действовать осторожно, продуманно. Предложили скорее установить причину его отсиживания в Сучане. Из Хабаровска нам выслали все материалы по этому делу.

Не так скоро удалось нам с Сошниковым, при активном содействии подполковника Внукова — начальника Сучанского райотдела МГБ — и других его сотрудников, нащупать подходящее средство быстрой и эффективной проверки Назара. И по этому поводу у нас разгорелось нечто вроде дискуссий. Мы снова и снова возвращались к изучению материалов. Все это — а также наблюдения за Дроздом — помогло найти необходимую зацепку.

Однажды Дрозд на крыльце быткомбината поздоровался за руку с молодым моряком. Им оказался разбитной снабженец Находкинского морского торгового порта Редькин Вадим Семенович. По долгу своей службы он частенько наведывался на комбинат. Здесь шили рабочую одежду для матросов. С Редькиным мы побеседовали. Он оказался человеком общительным и доверчивым, возможно, даже слишком. Он встречался с мастером Терещенко (Дроздом) в мастерской и у него на квартире. А однажды детом 1948 года мастер попросил Редькина показать ему океан, который он никогда не видел, и они вскоре побывали в Находке. При каждой встрече Терещенко задабривал снабженца, дорогим коньяком угощал, а заказы по шитью матросской робы выполнял раньше намеченных сроков…

«Видно, не зря это делал?» — спросил Редькина подполковник Внуков. «Да, конечно, — ответил тот, конфузливо улыбаясь. — Теперь я понимаю, почему он это делал».

Однажды Терещенко пригласил Редькина к себе домой — на уху. Тот согласился. В чистом уютном частном домике их встретила его хозяйка — престарелая вдова Евдокия, которая тут же ушла в свою комнату. Постоялец растопил плиту, и через час на столе дымилась кастрюля с духмяно пахнущей рыбой… На дворе уже стемнело, накрапывал холодный осенний дождик. Подвыпив, Терещенко открыл, как он выразился, свой маленький секрет — как добывает кету и другую ценную рыбу. На одном из мелководных перекатов реки Сучан он сооружал преграду из плетеного ивняка и камней и отсюда прорывал отвод в неглубокую яму. Рыба металась возле преграды и вскоре, ошалев, оказывалась в ловушке. Орудуя острогой, Терещенко брал рыбины на выбор — какие хотел и сколько хотел.

После ухи он проводил гостя до автобусной остановки. Часто озирался по сторонам, рассказывая о себе. Мол, родился в Сибири, во время гражданской войны колчаковцы мобилизовали его, и пришлось вместе с ними бежать в Маньчжурию. Там женился. С приходом туда в сорок пятом году Красной Армии устроился портным в воинскую часть и с нею прибыл в Приморье. Рассчитывал вызвать сюда семью. Но тут у него не было, как говорится, ни кола ни двора, а в Маньчжурии — обжитой угол, клочок земли. Прикинул, поразмыслил — маху дал, решил вернуться назад. Но местные власти, к которым он якобы обращался, не разрешили выехать за границу. А писать в Москву — дело хлопотливое. Как бы не вышло чего. Вот он и попросил Редькина найти в Находке моряка, который бы помог ему бежать в Китай, божился, что щедро