Но Чижиков молчал, низко опустив голову.

В это время в кабинет вошел следователь Мирончук и увел дезертира на опознание. Через полчаса Мирончук вернулся и сказал, что женщины уверенно признали в Чижикове того самого человека, которого в сентябре видели в зарослях дикого винограда. Затем он обратился ко мне: «Петр Петрович, так это не Дрозд Назар? Ведь вы, кажется, того видели когда-то?» — «Нет, это не Дрозд. Тот значительно крупнее… Впрочем, распорядитесь привести Чижикова в порядок — помыть, подстричь, побрить…»

Когда это было сделано, я окончательно убедился — передо мной не Дрозд Назар.

«Может, все же Дрозд? Только похудел, усох в лесу за три года?» — все еще не отступая от своего, спрашивал Сошников с робкой надеждой в голосе. «Нет, это не Дрозд». — «А как вы думаете, кем может быть Чижиков?» — спросил меня следователь Мирончук. «Вполне возможно, он действительно дезертировал в войну. А в тайге до крайности одичал, доведя свою нервную систему до истощения. Он, пожалуй, еще не понимает, что его преступление амнистировано. До него это как бы не доходит…»

На том наша совместная работа со следователем Мирончуком закончилась. Он стал готовиться к рейду с Чижиковым и охраной в Скалистый распадок. А мы с капитаном Сошниковым вернулись к розыску Дрозда Назара, не дожидаясь результатов проверки личности Чижиков а.

«Иван Федосеевич, — не без горечи упрекал я Сошникова, — поторопился ты — вот и ввел в заблуждение руководство, доложив ему, что напал на след Дрозда». — «Да, поторопился». — Вид у моего коллеги был мрачный. «В любом деле, а в нашем особенно, преждевременные выводы опасны. Ложный след действительно легко можно принять за настоящий и уйти куда-нибудь в дебри. Хорошо, что не так далеко ушли», — говорил я больше для успокоения и самого себя, и Сошникова. «Согласен с тобой», — хмурился он. «Вот давай и учтем этот горький опыт. Давай искать след настоящий…»

Вместе с подполковником Внуковым, начальником Сучанского райотдела МГБ, и другими его сотрудниками мы стали, как говорится, прояснять обстановку. Необходимо было незамедлительно узнать, нет ли Дрозда в Сучане. Если нет, то нам надо вести розыск в других местах — в Приморье, в Тамбовке, куда он, возможно, подался.

«Пора вызвать Мазун Матрену и строго спросить, и понаблюдать за ней дней десять. Это даст неплохой результат», — предложил капитан Сошников не без доли категоричности. «Но это только загонит хворь вовнутрь, — возразил подполковник Внуков. — Матрена может не сказать, где Назар. Напротив, может потихоньку предупредить беглеца. И тот еще дальше сбежит и получше укроется. Нужно придумать для прояснения обстановки что-то понадежней». — «Вполне логично, — поддержал я Внукова. — Матрена — женщина нелюдимая и замкнутая. Вряд ли она будет с нами откровенна, тем более если Дрозд скрывается где-то недалеко».

Но кого попросить пойти к Матрене, чтобы узнать, что ей известно о Назаре? Перед кем она может раскрыться? Известные нам ее сучанские знакомые на эту роль вроде бы не годились. Подумали об иногородних связях Матрены. Вспомнили ее сестру Устинью — женщину серьезную и понятливую. Идея эта показалась нам вполне приемлемой.

О своих новых соображениях относительно розыска Дрозда мы сообщили генералу Шишлину. Однако он никакой оценки им не дал, но вызвал меня одного в Хабаровск для личного доклада.

В Хабаровске меня ознакомили с письмом, пришедшим из Маньчжурии из советского представительства по репатриации русских эмигрантов. В письме сообщалось, что, беседуя с сотрудниками этого представительства, Терещенко-Дрозд Лукерья Елисеевна выразила большую благодарность за весточку от сына Игната и желание переехать в Советский Союз. Но для принятия окончательного своего решения просила сообщить, где находится ее муж, которого она не видела с 1945 года.

Генерал Шишлин, досадуя на то, что в розыске Дрозда Назара мы некоторое время шли по ложному следу, все же согласился организовать поездку Зайчиковой Устиньи в Сучан, если она, разумеется, не будет возражать.

Довольный таким исходом своего пребывания в Хабаровске, я уже собрался выехать отсюда — вдруг позвонил капитан Сошников. Он сообщил, как обухом по голове ударил: дезертир Чижиков сбежал. Сошников снова стал горячо и настойчиво доказывать мне, что Чижиков и есть разыскиваемый нами Дрозд Назар, что мы зря не дождались результатов проверки его показаний. Я как мог успокоил коллегу и поинтересовался, при каких обстоятельствах совершил побег Чижиков. Вот что произошло.

В Скалистый распадок следователь капитан Мирончук для конвоирования Чижикова взял двух солдат, которые там уже были, и милиционера. Следователь с одним солдатом шел впереди, за ними — другой солдат с Чижиковым, а милиционер замыкал эту цепочку. Все было хорошо, пока они шли по открытой местности и редколесью. Но вот втянулись в дремучую тайгу — порядок движения нарушился. Теперь каждый продирался сквозь заросли в одиночку, постоянно теряя соседа из виду. На одном из привалов солдат, находящийся возле дезертира, доложил следователю, что Чижиков дважды уклонялся в сторону, но был настигнут, хотя и с большим трудом. Солдат предложил опоясать дезертира десятиметровой длины шнуром от палатки. Под вечер, когда продирались через густой бурелом, солдат этот замешкался, чем и воспользовался Чижиков. Он развязал шнур, которым был опоясан, прикрепил конец его к дереву и попросил: «Эй, боец, давай малость отдохнем. Да и легкую нужду мне надо справить». И — за дерево. Солдат присел на валежник, подергивая шнур. А когда догадался пройтись вокруг того огромного кедрача — Чижикова и след простыл… Об этом разговоре с Сошниковым я доложил генералу Шишлину, и тот отсрочил мой выезд в Тамбовку до задержания Чижикова.

Через день Сошников сообщил, что показания Чижикова о себе и своих родных полностью подтвердились. А еще через сутки его задержали на небольшом приморском полустанке.

И вот я еду по уже знакомым местам в Тамбовку. Чугуевская тайга на этот раз грозно шумела от обильного снегопада и метелицы. Стоял ядреный морозец. Реки и речки надежно сковал лед…

Председателя сельсовета Бочарова я застал на его службе. Он хлопотал возле печки, заваривая чай.

«Здравствуйте, Демид Львович! — обратился я к председателю сельсовета. — Как вы тут поживаете?» — «О, кого я вижу, Петр Петрович! Рад видеть… Как живем? У нас все добре. Вот только погода не балует, Третий день так пуржит — белого света не видать…»

Отогревшись за чаем, я попросил Бочарова проводить меня к Зайчиковым.

Супруги встретили нас настороженно. Сидя на лавке, Зайчиков подшивал валенок, но сразу же засуетился — швырнул его под стол: «Ента-таво, Петра, что, это вы опять по наши души приехали в Тамбовку?» — «Побеседовать нужно с вами, Кузьма Данилович». — «Ну, я пошел. Буду вас в сельсовете ждать». — Постукивая деревянной ногой, Бочаров не спеша направился к двери.

А посреди избы, словно прислушиваясь к тяжелым председательским шагам, неподвижно стояла Устинья, задумчиво и тревожно поглядывая на меня.

«Устинья Елисеевна, — заговорил я, стараясь быть спокойнее. — Привез вам добрые вести. Ваша сестра Лукерья и младший ее сын Андрей в полном здравии. Находятся в Маньчжурии. Сестра хотела бы приехать к вам жить, однако…» — «Ой, боже мой, — запричитала Устинья, повернувшись к иконе, крестясь. — Спасибо за такое известие… Кузьма, спустись в погреб, неси сало, капусту, огирки… Все вместе поужинаем…»

Я понимал, что разговор предстоит напряженный.

«Лукерья согласна приехать в Тамбовку, — оказал я и сделал небольшую паузу. — Но… просила сообщить, где Назар. Она хочет жить всей семьей здесь, на родине. Но если Назар отыщется, а не пожелает в нашей стране находиться, Лукерья готова пойти на развод с ним». — «Правильно решает Лукерья, хватит ей мучиться с этим бродягой и душегубом», — с возмущением сказала Устинья. «Знамо, правильно, ента- таво, — поддакивал жене Зайчиков. — Пусть они едут к нам хоть сегодня». — «О Назаре вы что-либо слышали… после нашей встречи в октябре?» — приступил я к главному. «Нет, ента-таво, не слышали», — шмыгнул носом Зайчиков. «Устинья Елисеевна, мы предполагаем, что Назар мог появляться где-нибудь на юге Приморья. Скажем, во Владивостоке. Мог зайти в Сучане к вашей сестре Матрене. Возможно, она знает, где сейчас Назар?» — «Так вы у нее и спросите, она вам и расскажет», — опять заерзал на скамейке Зайчиков.

Устинья все молчала. От волнения ее лицо покрылось красными пятнами. Было заметно, что она напряженно о чем-то думает и не может на что-то решиться.

Я чувствовал, что наше мероприятие во многом будет зависеть от того, что она решит вот в эту