кошелек с сэкономленными деньгами… Что ж, купюр и монет накопилось немало. Кошель засунула в карман вместе с огрызком карандаша, несколькими сложенными листками бумаги и небольшой книжечкой. Рабби Акива — мой любимый собеседник. Последний взгляд на скромное прибежище — и вот уже я направляюсь к черному ходу, держа в руках башмаки на резиновой подошве.

Родня моя в гостиной развлекалась настольными играми, кое-кто в блаженном полусонном состоянии переваривал обильные дары волхвов. Наткнулась я лишь на багроволикую повариху да на ее затюканного помощника. Эти двое были углублены в приготовление очередной трапезы и лишь рассеянно ответили на мои приветствия. Будучи рачительной хозяйкой, я задалась вопросом: сколько следует платить людям, которые работают в день, когда всем положено отдыхать? А вот и поношенное пальто, спрятанное в шкафу под лестницей. Оставив жарко натопленный, переполненный людьми и эмоциями дом, я полной грудью вдохнула свежий, холодный морской воздух суссекских береговых холмов. Любуясь покидавшим мой рот туманом и прислушиваясь к похрустыванию не успевшего растаять ледка под ногами, я быстро одолела пять миль, отделявших мой дом от коттеджа Холмса. Впервые после окончания семестра в Оксфорде я чувствовала себя свежо и бодро.

Холмса дома не оказалось.

Дверь открыла миссис Хадсон. Мы расцеловались, я похвалила ее вышивку и поинтересовалась, где же ее знаменитый передничек. В ответ старушка проворчала, что передничек — форма служебная, а сейчас мистера Холмса нет и она не на службе. На это я заметила, что тогда ей следовало бы оставаться в переднике круглые сутки, и предложила бросить Холмса ко всем чертям и через неделю перебраться ко мне, вести мое хозяйство. Мы дружно рассмеялись, и добрая старушка поставила чайник на огонь.

— Мистер Холмс уехал в город, — сообщила миссис Хадсон. — Напялил невообразимую кучу самой дикой безвкусицы, обмотался двумя шарфами и увенчал себя драной шелковой шляпой. Подумать только! В город в таком виде! — Осуждающе вздохнув, она предложила мне к чаю лепешки и булочки.

— Булочки уже готовы?

— Есть вчерашние, да я мигом и новых напеку.

— Нет-нет, только не сегодня! Булочки можно подогреть, они на второй день еще и лучше!

Миссис Хадсон не стала настаивать и занялась сервировкой стола. Я тем временем поднялась к Холмсу и осмотрелась в его кабинете. Как я и ожидала, он захватил с собой в город перчатки и штырь для выковыривания камней из копыт. Очевидно, покидая дом, он собирался управлять кебом. Напевая под нос, я вернулась в кухню.

Сплетничая, мы с миссис Хадсон разогрели булочки. Время протекло незаметно, и вот я уже направляюсь на вокзал, чтобы успеть на поезд 16.43 на Лондон. Желудок отягощают булочки с маслом и джемом, пара анчоусов, два куска рождественского торта, в кармане — сухой паек в вощенке.

Иной раз я удивлялась, почему столь внимательный и наблюдательный народ, как железнодорожные служащие, вот, скажем, дежурный по станции или кассир, не обращали внимания на парочку весьма странных персонажей, разного пола и возраста пассажиров, появляющихся на платформе как вместе, так и поодиночке. Лишь в прошлое лето я поняла, что жителям нашего городка и в голову не приходило сопоставить нескладного парня с какой-то местной фермы с девицей в твидовом платье и шляпе «колоколом», ездившей в течение учебного года в Оксфорд и иногда покупавшей булочки и пирожные, а то и пинту «горького» у местных торговцев. Полагаю, что, появись в городке репортер «Ивнинг стандарт» и предложи он местным жителям сотню фунтов за сведения об их соседе, знаменитом детективе, журналист лишь увидел бы озадаченные физиономии и услышал недоуменные вопросы: а кого это он имеет в виду?

Впрочем, я отвлеклась.

Прибыв в Лондон, я взяла такси — автомобиль, чтобы не тыкаться носом в спину кучера — и направилась в конюшню, в которой Холмс обычно брал кеб. Хозяин меня уже видел неоднократно.

— Да, — сообщил он, — этот джентльмен нынче вышел на работу. Причем сегодня был у меня уже дважды.

— То есть он уже сдал упряжку? — разочарованно протянула я.

— Вишь ты, паренек, коняга колено сбил, дак он вернулся да заодно и тачку сменил, хэнсом^{2} взял, вот какая история. Денек-то нынче поганый выдался, много не зашибет, хошь не хошь — вшивый грош, зря это он… Одно дело летом, под выходной, а то… зря корячиться только будет.

Я кротко внимала словам конюшего, пытаясь представить, как бы он, интересно, беседовал с эффектной девицей.

— Хэнсом, значит?

— Точно. Уж он-то управится. — Собеседник мой, казалось, пытался сопоставить лихость человека, которого он знал под именем Бэзила Джозефса, с отсутствием у него деловой сметки. — Жеребец-то, правда, ему сегодня попался… упрямая скотина, и не запрягали мы его раньше ни разу. Да, ишь ты, Джозефе дело знает, управится. — Чтобы подтвердить свою уверенность в лихом кучере, конюший залихватски харкнул в издававший ароматы канализационный сток.

— Что ж, хэнсомов на улицах не так уж много, я его, пожалуй, разыщу. Можете описать коня?

— Здоровенный гнедой, на лбу продрись белая, три чулка, левая задняя бабка темная. Глаза, как у дьявола, только их не видать, глаз-то, в шорах он. — Мой собеседник метко выстрелил из правой ноздри, послав вслед за плевком соплю, и добавил: — А номер ихний — два-девять-два.

Я отблагодарила его за информацию монетой и пырнула в людские водовороты Лондона.

Поиски экипажа № 292 — задача не столь безнадежная, как может показаться с первого взгляда. Миссис Хадсон полагала, что Холмс вряд ли отправился в Лондон по делам, следовательно, сегодня он управлял лошадью для тренировки и развлечения. Это означало, что мой друг, скорее всего, отправится в сторону Ист-Энда, а не, скажем, к Сент-Джонс пуд и уж, во всяком случае, не на Пикадилли. Все же район поиска оставался обширным. Не один час я провела, торча под фонарями, вытягивая шею и пытаясь разглядеть белые носочки на бабках гнедых лошадей — казалось, они все ради такого случая напялили носочки. От наблюдений постоянно отвлекали молодые — и не слишком молодые — особы женского пола, стремящиеся подружиться со мною. Наконец, уже после полуночи, наш диалог с очередной молодой леди прервали цокот копыт, стук колос по мостовой и знакомый голос, освободивший меня от обязанности исследовать очередную тягловую силу.

— Аина-Лиза, дорогая, молод этот парнишка даже для тебя. Разве не видишь, он ведь еще ни разу бороды не брил.

Собеседница моя резко повернулась на голос. Я вежливо извинилась и шагнула к экипажу. Внутри сидел пассажир — или даже двое? Холмс сдержал лошадь, перехватил вожжи в правую руку, левую протянул мне. Моя несостоявшаяся подруга подвергла великого сыщика шквалу ругательств, от которых осыпалась бы еще не облупившаяся краска хэнсома, если бы Холмс не отбил атаку потоком не менее сочных выражений, не содержавших, однако, ни одного нецензурного слова.

Крен экипажа заставил лошадь всхрапнуть и вильнуть, из-за потрескавшегося стекла на меня уставилось нахмуренное усатое лицо. Холмс оставил в покое проститутку и переключился на жеребца. Свои энергические словоизлияния он сопроводил резким движением вожжей, в результате чего выровнял шаткое средство передвижения. Я и сама не заметила, как оказалась в повозке.

— Добрый вечер, Холмс.

— Добрая ночь, Рассел, — поправил он меня.

— Вкалывать изволите? — Понятно, великий детектив не «на деле», ибо в этом случае он бы не подобрал меня с мостовой.

— «Вкалывать!» — Холмс неодобрительно покосился на меня. — Дорогой Рассел, вы не в Америке. Нет, я не на работе. Освежаю навыки управления лошадью и экипажем.

— Значит, решили проветриться?

— «Проветриться…» — Он возмущенно фыркнул. — Эти американизмы режут мое британское ухо, Рассел.

— Ну, хорошо, хорошо. Развлекаетесь?

Он снова покосился в мою сторону, на этот раз оценивая гардероб.

— Тот же вопрос я мог бы адресовать вам.