образ жизни они вели и каковы их политические взгляды?

Третья группа выясняла все, что касалось раненой. Со всеми ли она находилась в нормальных отношениях? Не было ли в ее жизни чего-нибудь такого, что могло дать основания для мести или ревности с чьей-либо стороны?

Четвёртая группа начала изучение лиц, живущих возле склада. Кто из них мог знать, как поставлена охрана? Заходил ли кто-нибудь из жителей близлежащих домов в проходную? Имел ли кто-нибудь из них какие-либо дела с Коутновой?

Пятая группа выясняла, не произошло ли в эту ночь что-либо чрезвычайное: вооруженное нападение, дебош, насилие и т. п.

Вести расследование в праздничный день не просто: предприятия и учреждения не работают, магазины и рестораны закрыты, жители стекаются на демонстрацию. Кругом тысячи празднично одетых людей. И, возможно, у кого-то из них лежит в кармане пистолет.

В проходной внимание криминалистов привлек стол, который наверняка был старше домика. На его левом краю стояла кастрюлька с какой-то едой, накрытая крышкой. Но не это вызвало их интерес. Гораздо важнее было то, что рядом с кастрюлей стояли два стаканчика с остатками невысохшей, а значит, свежей кофейной гущи. На них нашли то, что предполагали найти, — четкие отпечатки пальцев. Вывод следовал неопровержимый: ночью Марию Коутнову кто-то навестил. Ясно, что охранница не могла впустить кого попало, она знала посетителя, раз не только впустила среди ночи в помещение проходной, но и угостила кофе. Кто же он? Родственник? Знакомый? Нет, это вряд ли. Так что, если отбросить случайность, оперативной группе следовало заняться бывшими и нынешними служащими управления.

Уже в восемь часов утра группа вышла на учетчицу Ирму Т., которая уже несколько лет работала на складе. Она дала информацию, важную для дальнейших поисков в этом направлении.

— Раньше на территории склада находилось общежитие, но его потом снесли. Подождите… кажется, в позапрошлом году. Оно было небольшое, на двух-трех человек. Года два назад там жили двое мужчин, пока не нашли что-то получше. Пан Шкода, такой тихий, молчаливый, и Барта. Тот ни на одном месте долго не задерживался. Много пил и потом утром просыпал на работу. Ребята ходили его будить и веселились. Однажды так напился, что разбил в общежитии все, что попало под руку, даже кирпичи из печки повытаскивал.

— А где он сейчас живет?

— Не знаю. У нас он уже не работает. Но тут остались кое-какие его вещи. Он недавно заходил и говорил, что придет за ними. Еще сказал, что жена его выгнала. О Барте рассказала и пани Л., которая вместе с супругом первая обнаружила раненую Коутнову.

— Барта — грубиян, способный обидеть любого, — такую она дала ему характеристику.

Итак, Вацлав Барта — летун, алкоголик, вроде бы даже сидел уже, жена выгнала его из дома. Слишком много черных пятен для одного человека, к тому же молодого. Последняя встреча Барты с сотрудниками общественной безопасности состоялась всего 48 часов назад: он пытался вломиться в квартиру жены, которая выставила его, а когда соседи хотели его угомонить, набросился на них с кулаками. Похоже, он не слишком подходил для нормального человеческого общества, постоянно конфликтовал с окружающими. Из строительно-монтажного управления он уволился, работал в последнее время на химическом заводе. В общежитии этого завода и жил.

Для старшего лейтенанта Мирослава Якеша во всех этих показаниях не было ничего нового. Барту он знал. Недавно защищал от него его жену, когда тот ворвался в квартиру. Но пока еще Барта был не единственным человеком, на котором концентрировалось внимание криминалистов.

Между восемью и девятью часами утра старший лейтенант Якеш и младший лейтенант Коуржил получили из оперативного штаба приказ разыскать Барту, допросить и проверить его алиби в эту ночь. Возьмите машину с шофером Тихим, сказали им, поезжайте в «трехсотку» и установите, живет ли он там вообще. Может быть, опять перебрался куда-то.

«Трехсотка» — одно из двух общежитий химзавода — находилась на окраине города. Над входом в здание развевались флаги. День обещал быть солнечным, теплым.

Заведующую общежитием Здену Томечкову нашли в ее квартире на первом этаже.

— Барта? — переспросила она. — Четвертый этаж, комната тридцать девять. Но он не часто бывает дома. И сейчас его нет.

Они решили осмотреть его комнату на четвертом этаже. Их интересовало не ее убранство. Под кроватью отсутствующего Барты могла быть обувь со следами крови, а в шкафу — светлый плащ-болонья. Почему именно такой плащ? Как ни странно, но довольно быстро нашелся свидетель, который около полуночи видел молодого человека в светлом плаще, который звонил у проходной склада строительно- монтажного управления, а вскоре услышал звук отпираемой двери. Тот ли Барта, кого ищут? Или же выяснится, что у него неопровержимое алиби?

В сопровождении заведующей поднялись на лифте на четвертый этаж. Она открыла комнату и сразу ушла. В комнате стояли три кровати — две пустые, на третьей спал мужчина. Это был не Барта — Якеш слишком хорошо знал его, чтобы ошибиться. Старший лейтенант наклонился над спящим и разбудил его. Тот открыл недовольные невыспавшиеся глаза. Якеш не стал тратить время на извинения — не было времени.

— Мы ищем Барту. Вы не знаете, когда он сегодня вернулся домой? Вечером или поздно ночью?

— Как обычно, — ответил заспанный голос. — Поздно. Где-то ночью. Но почему вы меня спрашиваете? Я после смены, хочу спать. Спросите его самого.

— Его нет.

Мужчина сел и огляделся,

— В самом деле. А ведь только что был тут. Спал. На работу не пошел. Ясное дело, Первое мая. Положил мокрую тряпку на лоб, голова у него болела, Вот и эта тряпка. Наверное, пошел в туалет или в ванную. Он не встретиляя вам?

— Не встретился.

— Тогда не знаю. Спокойной ночи,

Якеш подошел к окну и посмотрел на пространство перед общежитием. Никто из общежития не вышел.

Коуржил отправился на поиски. Пройдя по коридору, быстро нашел ванную комнату — пусто, в туалете тоже. Впрочем, они поднимались на лифте, могли и разминуться с ним. Значит, за выходом из общежития наблюдает Якеш, а он должен проверить лестницу. Увидел дверь с закрашенным стеклом. Она, должно быть, ведет на балкон. Открыл ее только для очистки совести — не мог же парень испариться! И действительно, не испарился. Стоял на балконе, направив на Коуржила взведенный пистолет. Бледный, всклокоченный, рука дрожит. У Коуржила, как и у Якеша, пистолет помещался в кобуре на боку. Но если бы даже находился в кармане пиджака — против направленного оружия шансы опередить были слишком малы.

— Стой, стрелять буду! — нервно сказал Барта.

Коуржил стоял и; смотрел на человека, на мир за его спиной, полный солнца. Медленно разжал пальцы, которые все еще сжимали ручку двери. «Столько искали его, а теперь вот я нашел и, вероятно, погибну. Стоит в одних носках, без ботинок — видимо, выбежал из комнаты раздетым, одевался уже на балконе. Наверняка услышал, когда наша машина подъехала к общежитию, подскочил к окну и узнал Якеша. Значит, ждал, боялся, что придем. Но убежать уже не успел, успел только схватить пистолет и спрятаться здесь, на балконе. Серое лицо, испуганные глаза, палец на спусковом крючке. Мы оба в ловушке — я и этот безумец. В любой момент он может выстрелить. Наверное, даже не сознает, что делает». Младшему лейтенанту стало грустно.

— Оставьте это. У вас нет надежды, — сказал он тихо.

В это время в тридцать девятой комнате Якеш продолжал разговаривать с сонным рабочим.

— Никаких «спокойной ночи». Криминальная служба. Садитесь. Когда примерно он пришел? Я знаю, что ночью. А более точно?

— После полуночи. Я еще не уснул.

— Это хорошо. Значит, знаете, как он выглядел,

— Не знаю.