Усталость – вот впечатление. Устал я от всего этого, и готов ко всему, и приму все, и скоро. Как теперь мелки все дебаты. О шестой статье Конституции. О роли и судьбе партии. Материалы съездов каких-то депутатов. Самих-то депутатов – под зад. Красное знамя, серп и молот, демонстрации по праздникам, сами праздники… субботники… октябрины… И Буш подвел итог. Он сказал: в длительной борьбе с коммунизмом победили наши нравственные ценности. 9.01.1992 г. Слетал на Украину. Общее впечатление: доволен. Старики еще бодры, но подкрадывается нищета. Видя, к чему идет, старики мои полтора года назад взяли 13 соток земли – своей родной земли, со своей же бывшей усадьбы, отрезанной лет 15 назад, когда у нас в огородах прокладывали новую улицу. Тогда кусок этот, сплошное вечное болото, никто не взял, земля пустовала. Они забрали ее назад, благо, это угол нашего же бывшего огорода, – и благоустроили. За полтора года навозили туда полсотни машин чернозема, перегноя, песка, подняли уровень, сделали дренажи, все вспахали, потом еще раз вручную перелопатили (в 75-то лет!), посадили картошку, помидоры, клубнику, собрали урожай, а сбоку еще вырыли широкую канаву, целый пруд, разводят там карасей. Они не ждут милостей и едят свой продукт. Рождество встретил в харьковском храме. Много суеты, хор неплохой, но слабоваты басы. А в общем, в храм ходить лучше в будни, а то и те хилые ростки, что вроде затеплились в душе, затопчет  толпа. Модно стало ходить в храм, ставить свечки без толку, размашисто креститься невпопад… и, глядишь, истинно верующему человеку и перекреститься не дают выступающие всюду широкие плечи в модных ременных подстреленных курточках. Было свободное время, погулял по Харькову. Чужой город. Поехал в парк Горького, походил по местам своей юности: ничего не узнать, все перестроено, все не так. Долго искал парашютную вышку, первую свою покоренную высоту… нету вышки, снесли, пошла, должно быть, на шампуры. Такое время. Но все равно доволен поездкой, даже хотя бы потому, что весь день Рождества прошел у меня, заполненный чувством глубокой и острой грусти – грусти в общем, грусти от познания, которое, как известно, умножает скорбь. Туда я добрался без проблем, а обратно не везло с самого утра: то автобус опоздал, и я из-за него не успел к рейсу; потом, прогулявши весь день по городу, договорился было с харьковским экипажем, зайцем на Внуково; уже было пошли на самолет, как вдруг разбегавшийся Ан-24 на наших глазах убрал шасси и пополз на брюхе по гололеду аж до конца. Ну, все: эвакуация машины – дело долгое; порт закрыли, я переориентировался на ночной прямой рейс до Красноярска, договорился с экипажем Ту-134. Вылет неоднократно переносили, потом отбили до утра. Спасибо ребятам-землякам: взяли меня с собой в гостиницу, провели в столовую, короче, братья- летчики… Довезли до дому, отдал им бутылку – еще мне и спасибо сказали. Видимо, еще и то, что я все- таки командир Ту-154, оказали уважение. Нет, спасибо мужикам. Когда еще сидели в Харькове в штурманской, обсуждали это ЧП; ну, случай типичный, сколько уже раз убирали шасси на разбеге на Ан-24. Видимо, застучала нога, командир молча взял штурвал, чтобы разгрузить, поднял нос, а бортмеханик, Махачкала, подумал, что уже летят, без команды убрал шасси. Там блокировка случайной уборки снимается при разгруженной передней стойке… Пришел в штурманскую тот командир с махачкалинского рейса, искать инспектора, оформлять летное происшествие: лица нет… Мы все тактично умолкли; инспектор, старый пилот, быстренько увел мужика к себе… Чем он виноват? Что плохо воспитал подчиненного? Или недоработал с ним технологию? Или сам ввел в заблуждение, молча подняв ногу? Или… Мы не стали вдаваться в обсуждение. Все в годах, у всех бывало. Только посочувствовали. Ну,  эвакуация затянулась из-за непрофессионализма. То не надувались подушки, то надувались несимметрично, то ветер мешал… плохому танцору… Но никак не удавалось приподнять машину и выпустить вручную шасси. Наконец, удалось. Подцепили водило, не проверив, встала ли передняя нога на замок, дернули раз, два, – гололед; короче, нога сложилась снова, нос упал на водило, помяли… снова подняли, повезли и уткнули в углу носом в грязь. Оно, может, дешевле было бы вообще столкнуть самолет бульдозером с полосы: самолет, верно, уже вылетал свое и окупился, а убытки от закрытого порта на всю ночь – гораздо больше, чем пришлось бы платить Махачкале за металлолом. Сравнивая пилотирование и технологию работы на Ту-134 и у нас, отмечаю, что у нас все-таки – может, что именно красноярская строгая школа, – класс работы заметно выше. Да и самолет посолиднее, мы им так не швыряемся, и с тангажом поаккуратнее… а уж газами сучить, как они, вообще несерьезно. У нас, прежде чем дать команду бортинженеру,  еще подумаешь, а там-то газы в руке у пилота. Ну что ж, люби свою технику, старайся. Да еще если у меня на борту свой брат-пилот, я уж стараюсь, пожалуй, почище, чем при проверяющем высокого ранга. Тот, если я где пузыря пущу, поймет и простит – сам такой; а линейный-то пилот за спиной себе ухмыльнется. Его-то не проведешь. Перед ним-то и стыдно, перед ним-то и стараешься показать свою строгую красноярскую школу. 10.01.  Два выходных, покой, лень и маленькие радости, вроде бани или рюмки лимонной водки под бутербродик с икрой. И все это под аккомпанемент тревожных сообщений по радио. Да пошли они все, козлы. Непопулярные меры правительства тем и непопулярны, что – для массы, для неимущих. Им труднее всего. Я же спокойно жарю гуляш и стараюсь не думать о том, что в любой момент, случись что со здоровьем, могу пополнить армию этих голодных и озлобленных людей. Я слышал, как вчера хором и громко матерились работяги, увидев торговлю яблоками по 300 рублей кило. И в бане за 7 рублей народу поубавилось. Но, кажется мне, наш народ вытерпит и приспособится. Я тут спросил у родителей: в войну и после нее, в 47-м, – было хуже? Они только засмеялись. Разве сравнить. Там мерли с голоду, а тут сметану дорогую не берут. Возьмут, когда припечет. Непопулярные меры – это кнут, которым людям вбивают через заднее крыльцо: плати, плати, плати за все. Плати за квартиру – это во всем мире очень дорого. За садик ребенку – тоже очень дорого. И за общественный транспорт, и за продукты, и за одежду, и за мебель, и за автомобиль, – это все очень дорого и далеко не всем доступно в цивилизованном мире. Дешевое пока спиртное у нас – уступка люмпену, расплата за совковый образ жизни, где все – через бутылку. За все плати. Но зато вынужден будешь думать, как заработать. И как работать. Миллионы и миллионы развращенных строителей коммунизма поймут, что это – всерьез, без дураков, навсегда; надо вкалывать, и вкалывать с умом, иначе выкинут за борт. Тогда и появятся товары и услуги, и качество появится. И землю будут хватать. Мне-то привыкать не к чему, я приучен. И поэтому без зазрения совести могу себе спокойно жарить жирный кусок мяса. Жизнь-то одна. Надо бы с февраля еще поднять тарифы, хотя бы вдвое. Уже и так появились свободные кресла, но количество рейсов еще не сокращается. А надо бы довести до того, что рейсы сократить процентов на 20, тогда станет хватать топлива и мы сможем войти в колею. И народ привыкнет, что прежде чем смотаться через всю Россию, надо годик повкалывать. Ну не время сейчас для прогресса. Я еще лет восемь назад писал: куда мы несемся, не пора ли остановиться, оглядеться, собраться с мыслями и силами. Так вот: давайте постоим, подумаем, повострим острие прогресса. Оглядимся: стоит ли вообще летать? Ну, кому уж очень надо, тот заплатит. А остальным не горит, пусть заработают. Надо уже перестать коситься на тех, кто может заплатить: мол, а ты с какого классу? С классу имущих, вот и все. Весь мир, который мы так мчались обогнать, с голым задом, – именно так он и оценивает: не по идее, а по долларам. Легко тебе говорить. Кто на что учился. Хочешь жить – расти над собой. 15.01.  В Москву меня свозил второй пилот. Обратно зайцем летел наш родной Леша Бабаев, в своем экипаже… эх, жаль, рано ушел на пенсию… такой летчик! Я сажал дома самолет в идеальных условиях, старался. На четвертом развороте, ну, перед ним, при выпуске шасси не загорелась одна зеленая лампочка. Я ко второму пилоту: проверь; так он же не знает, где та кнопка, ну, с Ан-2 парень, ему этот, типичный для всех самолетов пульт контроля шасси еще внове. Ну, пока я сам дотянулся, проверил, –провернулись; едва успел вписаться в глиссаду, одновременно гася скорость, довыпуская на 45 закрылки, долдоня карту и ведя связь. Второй пока не помощник. Садился в штиль, добирал на последних углах атаки, чувствуя всей спиной – не проверяющего, нет, – а Великого Мастера Мягких Посадок Алексея Дмитриевича Бабаева, моего давнего второго пилота, у которого я сам учился и по-хорошему завидовал его божьему дару. Ну, посадил. Не посрамил. И доволен как дурак: удалось! Повторяю: не перед проверяющим – бог с ними, с проверяющими, – перед Лешей моим старался. Перед нищим пенсионером. И экипаж меня понимал. 20.01. Из Норильска дома пришлось садиться мне:  давали хороший ветерок, до 15 м/cек, болтало. И что-то я так это грязновато пилотировал, прямо как никогда. И сирена срабатывала, и скорости гуляли от минимума до максимума, даже Валера сзади молча совал газы; наконец, вышел я к торцу. Выровнял, прижал, замерла, выждал, чуть подхватил… и тут порыв ветра: мы неслись на высоте десяти сантиметров, и я только чуть заметным левым кренчиком придерживал появившийся неизбежный снос вправо. Долго ли, коротко ли мы так парили – пришло время падать. Я еще чуть добрал. И снова мы понеслись. Малый газ я поставил вовремя,  это точно, над торцом краем глаза засек скорость: 270, соответствует массе. Должна бы уже упасть, но летит. Но всему приходит конец: я крепко потянул штурвал, задрав нос вверх до возможных пределов, и мы упали. Падение с высоты 10 сантиметров – это на пятерку. Максимальная перегрузка на акселерометре