прощение армянской принцессы.

Любил Бодуэн внезапно появляться на Иерусалимских базарах, облаченный в восточное платье. Визиты его носили хулиганский характер: со ссорами, опрокидыванием лотков с товарами и непременным мордобоем купцов. Его, конечно же, узнавали, но искусно подыгрывали королю, терпя и убытки, и затрещины. Но более всего, царственному весельчаку было по душе прибытие новых рыцарей в Иерусалим. Тут уж он давал полную волю и своей фантазии, и своему буйному нраву, когда испытывая путешественников, а когда и просто разыгрывая их.

Рекомендательные письма, переданные аббатом Сито для патриарха Адальберта, Гуго де Пейн разорвал и выбросил еще там, в Клюни, поскольку знал, что высший церковный иерарх Иерусалима, четырежды сажаемый Бодуэном I в «карцер», скорее повредит, чем поможет его обустройству при дворе. Рассчитывать следовало на личные связи иерусалимского короля с графом Шампанским, и его относительную зависимость от византийского василевса. Хотя, всем была давно известна неукротимость и неуправляемость младшего брата Годфруа Буйонского, его вспыльчивость, переходящая, порою, в откровенную жестокость.

Когда Бодуэну I доложили о прибытии во дворец рыцарей из Европы, он как раз заслушивал членов Государственного Совета, состоящего из самых знатных баронов, и принявших исторической важности ассиз «О подметании улиц в городе в сухую погоду». Бодуэн, облаченный в расшитое золотыми павлинами восточное платье, в мягкие, с загнутыми вверх носками серебристые туфли, откровенно зевал, лаская левой рукой огромного пятнистого дога. Кроме поясняющих указ трех баронов, в обвешанном персидскими коврами зале находились, также, его рано постаревшая от «забот» мужа супруга, дочь Мелизинда — с такими же черными, как у отца волосами, и молочной белизны кожей, несколько приближенных рыцарей, среди которых выделялся высоким, под стать своему сюзерену, ростом неизменный друг и товарищ по всем пирушкам и увеселениям граф Лион Танкред. У массивных дубовых дверей стоял, облокотившись на длинный меч, дежуривший офицер королевской стражи, рыцарь с истомленным лицом, а за его спиной застыли шестеро латников с алебардами. Адель и Мелизинда плели кружева в уютных креслах возле окна, а Танкред рассказывал что-то смешное, и — судя по всему, не слишком пристойное, — собравшимся возле него рыцарям, которые часто прерывали его историю взрывами смеха. И Бодуэн, и его красавица-дочь украдкой прислушивались к рассказу Танкреда.

— …и вот, когда мы добьемся того, что улицы начнут исправно подметать два раза в день, утром и вечером, — продолжал один из членов Государственного Совета, — по четным числам — левую часть мостовой, по нечетным — правую, а исполнение ассиза возложим на домовладельцев, то… — усевшаяся на колено Бодуэна жирная муха привлекла его внимание, а занудная речь барона начала таять в воздухе. — …чистота улиц… использование александрийских метел… налог с каждой улицы составит… а какой подъем населения, в связи… воодушевление и небывалый интерес к… и обязательно — штрафы…

Бодуэн с нескрываемым отвращением посмотрел на седобородого барона, зачитывающего ассиз, и подумал: прикончить его сразу или дать отойти от дворца на пару метров? Он решил все же дать старику выговориться до конца. Но тут, вслед за вошедшими в зал братом короля Евстафием и официальным историографом Фуше Шартрским, приблизившийся к Бодуэну камергер доложил об ожидающих приема рыцарей из Европы.

— Все, хватит, я подписываю этот ассиз! — хлопнул в ладони Бодуэн, прекращая мучительную пытку. Члены Государственного Совета, кланяясь, покинули зал.

— Рыцарь, с которым вы сейчас встретитесь, Гуго де Пейн, достойный и благородный человек, — произнес Фуше Шартрский. — Весной я виделся с ним в Труа — это он спас тогда Людовика IV от кинжалов наемных убийц.

— Угу! — неопределенно хмыкнул Бодуэн. — Мне писал о нем в своем письме граф Шампанский. Сейчас поглядим — какой-такой де Пейн — не пей.

Утомленный долгим присутствием членов Государственного Совета, король решил вознаградить себя по-своему. Уловивший его настроение, граф Танкред, подошел поближе и что-то зашептал на ухо. В зал вошли Гуго де Пейн и Людвиг фон Зегенгейм; остальные рыцари остались во дворе, под окнами королевского дворца, кроме отправившихся бродить по городу маркиза де Сетина и графа Норфолка.

Приблизившись к королю, Гуго де Пейн почтительно произнес:

— Ваше величество! Мы проделали долгий путь от стен Труа до Иерусалима, чтобы в этом Святом Городе и подвластных вам землях приложить все силы к защите истинных христиан, подвергающихся опасности от гонителей католической веры, и готовы преумножать вашу славу, не щадя собственной крови.

— Хорошо сказано, — одобрил Бодуэн, присматриваясь к двум, стоящим перед ним рыцарям. — Но… На кого вы работаете? — этот вопрос был задан резким, суровым тоном, и прозвучал, словно лопнувшая в воздухе струна.

— Что вы имеете в виду, ваше величество? — промолвил Гуго де Пейн, чуть побледнев от гнева.

— В полученном мною послании графа Шампанского, он описывает внешность своего крестника — Гуго де Пейна, — небрежным тоном произнес король, — И там сказано, что этот рыцарь мал ростом, рыж, весь в оспинах и слегка кривобок. Поэтому я подозреваю, что вы — не Гуго де Пейн, а совершивший над ним насилие и присвоивший его имя вражеский лазутчик. Эй, стража! Закрыть все двери!

Рука Гуго де Пейна потянулась к висящему на боку мечу, но он сдержал себя, лишь холодные, серо- стальные глаза грозно обратились на короля: за короткие мгновения он просчитал несколько вариантов необъяснимого поведения Бодуэна I.

— Но я могу засвидетельствовать, что это… — начал было меднобородый Фуше Шартрский, изумленный, как и многие другие в зале, происходящими событиями, но король гневно оборвал его:

— Молчите, Фуше! — прикрикнул он. — Это вас не касается…

Вперед выдвинулся Людвиг фон Зегенгейм.

— Граф Танкред! — обратился он к высокому рыцарю — наперснику короля. — Разве вы не узнаете меня? Не мы ли вместе громили сарацин?

— Если вы имеете в виду, что вы — Людвиг фон Зегенгейм, то вы ошибаетесь, — невозмутимо отозвался Танкред. — Тот славный рыцарь скончался от жестоких ран на моих руках.

Рванувшегося было к нему Зегенгейма удержал за руку Гуго де Пейн, шепнув:

— Не поддавайтесь на провокацию — пусть себе резвятся, это недоразумение скоро окончится.

— Итак, — сурово произнес король Бодуэн. — Я повторяю свой вопрос: кем вы посланы?

Все присутствующие в зале, в особенности Адель и Мелизинда, с тревогой наблюдали за этой сценой.

— Мардинским султаном Артуком, — нагло ответил Гуго де Пейн и наклонил голову.

— А также сивасским эмиром Данишмендом, — подтвердил Зегенгейм, охотно поддержав товарища.

Не ожидавший такого скорого признания Бодуэн, несколько растерялся. Он дотронулся до своей угольной бороды и как можно суровее произнес:

— В таком случае, по законам Иерусалимского королевства, вам грозит смерть. Агуциор! — крикнул он дежурившему у дверей офицеру: — арестуйте этих людей!

— Пусть попробует! — грозно предупредил Людвиг фон Зегенгейм, обнажая свой длинный, тяжелый меч В воздухе запахло кровью. А Гуго де Пейн отступил к открытому окну, и, увидев внизу своих скучающих рыцарей, крикнул:

— Бизоль! Нас тут собираются арестовать, а потом повесить. Будьте начеку — сейчас мы к вам спустимся.

Шутка ли это была иерусалимского короля или нет, но болтаться с веревкой на шее ни ему, ни его товарищу не хотелось. Шестеро стражников во главе с рыцарем Агуциором, который лениво и неохотно отдавал приказы, начали наступать на Гуго и Людвига, вставших в оборону и выставивших вперед свои мечи. Фуше Шартрский бросился между ними, желая остановить сечу, но его ухватил за руку и оттащил в сторонку Лион Танкред. Адель и Мелизинда поспешно спрятались за трон своего супруга и отца. А брат короля Евстафий, привыкший к подобным зрелищам и не одобрявший их, спокойно уселся на освободившееся женщинами место. Лишь пятнистый дог громко и оглушительно залаял на обнаживших мечи рыцарей. Стражники напали первыми, но после ловкого, синхронного маневра рыцарей, у четверых из