– Согласен. После такой истории не только голова с плеч полетит, а все: бизнес, доверие, компаньоны, авторитет, власть. Полетит мгновенно и навеки вечные. Свою репутацию он уже никогда не восстановит.

     – Это еще не все, Максим Петрович, – Гусман раскрыл еще одну лежавшую перед ним папку. – Мы изложили вам лишь один из вариантов и лишь в отношении одной дочери. А ведь есть еще одна дочка – которая рвется в монастырь и уже проводит там большую часть своего времени. Если вам интересно, у нас есть предложения и относительно ее особы.

     – Неужели того, что вы задумали, будет недостаточно? – Лубянский изумленно взглянул на своего аналитика. – Крови, детских трупов, шума вокруг всего этого… Неужели есть необходимость расправиться со Смагиным и через его вторую близняшку?

     – Максим Петрович, в вас опять просыпается жалость к сопернику. А это уже опасно для самого вас. Снова напомню вам древнюю мудрость: победителей не судят, а поверженным горе. Смагина необходимо не просто сломить, а сломать – навсегда. Иначе он сломает вас. Точно так же. Поэтому никакой жалости к вашему оппоненту, никаких эмоций!

     – Ну и..? – Лубянский ждал, какой новый план начнет излагать ему Гусман.

     – Мы снова обратились за консультацией к опытным психоаналитикам, психиатрам, которым знакома мотивация поступков людей, желающих оставить мир и уединиться в монастыре: неважно, женщины или мужчины. Монахи и монахини, какими бы аскетами они ни были, остаются все-таки живыми людьми, а значит, ничто человеческое им не чуждо, тем более, когда это не дряхлый старческий организм, а еще молодой, в котором естественные желания не только не угасли, а, напротив, дают о себе знать в полный голос. На этом мы и предлагаем возможный вариант относительно второй дочери Смагина – Надежды, которая не хочет продолжить дело родного отца, обзавестись семьей, детьми, что было бы вполне естественным, а стремится к противоестественному – уединиться, скрыться от всех в монастыре. Я не буду вдаваться в богословские вопросы монашества, которые мы тоже тщательно изучили, а позволю себе снова немного пофантазировать.

     Представим себе, что в неком монастыре – не столичном, а самом что ни на есть захолустном, поселилась некая молодая особа. Мало кто знает, что она из богатой, состоятельной семьи, очень воспитана, а не какая-то, извините, уличная, безродная шавка, которой жить негде. Никто не может понять – ни родители, ни близкие друзья, зачем она сюда пришла, что ищет, ведь имеет все, о чем только можно мечтать. Ладно, пришла – и пусть пришла.

     А в том же монастыре живет еще одна особа: не такая воспитанная, не такая образованная, не такая святая. За плечами – трудное детство и бурная молодость: росла в детдоме, там же узнала, откуда берутся дети и как они делаются. Потом добрые дяди научили ее зарабатывать неплохие деньги, торгуя собственной фигуркой и мордашкой, потом нашли еще несколько таких же смазливых девочек-подростков – и тоже не панель. Дальше сама стала сутенершей, поставщиком живого товара в разные бордели, сауны, вечеринки, бандитские сходняки. Потом наркотики, валюта и, как закономерный финал – зона. Оттуда – в монастырь. Зачем туда пришла – сама толком не знает. Прослышала как-то о кающейся Магдалине – вот и шевельнулось что-то в сердце. Живет в монастыре, вместе со всеми ходит на молитву, вместе со всеми садится за стол, так же со всеми вместе ложится спать и просыпается.

     И вот тут включается психологический фактор: вполне естественный, заложенный в каждого из нас природой. Монастырь женский, ни гостей, ни паломников. А природа не спит, она не просит, а требует: дай, дай, дай! Хочу, хочу, хочу! Кабы не знала, что это такое – одно дело. А коль воспитатель детдома ее однажды «воспитал» и всему научил, дал вкусить, как это все сладко – другое. А тут, откуда ни возьмись, приходит в монастырь юная дева вся из себя. Ну и что с того, что дева? И с ней можно. Это теперь даже модно: мальчики с мальчиками, девочки с девочками. На зоне это вообще вполне нормально, дело знакомое, не впервой.

     Зовет «кающаяся Магдалина» к себе в келью юную послушницу: помолиться, духовно пообщаться, да и в коечку ее к себе. Ведь у той девы природа, поди, тоже не камень, своего хочет, ждет и требует. А в келейке-то видеокамеры установлены, за иконами спрятаны, весь этот «молебен» записывают. А потом эту запись – в интернет, да с соответствующими комментариями: дескать, вот чему в монастырях учат, вот чем там занимаются, вот как грешки свои «замаливают». А что? Эта тема сейчас тоже модная. Только и слышишь: то там кто-то из святых отцов «на клубничке» попался, то там «голубизной» кто-то себя прославил. И мы маслица подольем. В центре же этого скандала будет не кто-то там с улицы, не бывшая сутенерша – с ней и так все ясно, а, казалось бы, такая воспитанная, культурная, такая набожная дочь господина Смагина. Скандал на весь белый свет!

     – Ой, как мне опять жалко Степаныча, – рассмеялся Лубянский. – Чем родная дочь занимается!

     Он встал и прошелся по кабинету.

     – Взбодрил ты мне кровушку, Ильюша, взбодрил. Мой покойный дед в свое время столько этой поповской нечисти собственными руками передушил, что… Он ведь не сявкой подзаборной был, а кадровым офицером НКВД. Ефима Лубянского история хорошо помнит. Его подпись под приговором «тройки» была решающей. «Казнить нельзя помиловать». Дед мой как раз и ставил точку в нужном месте: казнить или помиловать. И он ставил ее: жирную такую точку. Как пулю в затылок сразу после оглашения приговора. Ставил своей мозолистой рукой. Поэтому тогда власть боялись и уважали. А теперь