окажете и ребенку, и покойному мистеру Келлеру плохую услугу, если родите дитя, не будучи замужем. Я знаю, что вы меня не любите, во всяком случае, не так, как должна любить мужа жена, и я не жду этого от вас. – Он остановился, поправив колено, и осторожно поднял глаза на неё, словно его слова могли непреднамеренно причинить ей боль. – Я хочу обосноваться в городе и жить своим домом. Думаю, если бы мы поженились, то смогли бы стать чем-то вроде семьи. Я мог бы предложить вам защиту от общественных пересудов, а вы бы сделали этот город островком счастья для меня…
Он умолк, и Элизабет закрыла глаза. На секунду в комнате воцарилась тишина, которую нарушали лишь треск дров в камине и стук капель дождя по уличной мостовой. Затем Сноуден вновь заговорил:
– Вы выйдете за меня замуж?
Мать вырастила её столь готовой к браку, что она успела не единожды повидать стоящих на коленях мужчин. Судьба вновь совершила невероятный виток: этот человек, полностью соответствующий всем требованиям, но едва ли из тех, с кем будет искать союза дебютантка, в конечном счете станет её мужем. Элизабет знала, что миссис Холланд предпочла бы Тедди Каттинга, хоть, может, и не так пылко, как ее дочь. Но Тедди рядом не было и близко.
Полный смысл предложения Сноудена доходил до неё медленно, и когда Элизабет осознала все, чем оно может для неё обернуться, и на какую жертву идёт он – оставляет возможность найти свою истинную любовь, кладя себя на алтарь защиты нерожденного ребенка её и Уилла – то протянула ему руку и прошептала:
– О да. Благодарю вас.
Когда она снова открыла глаза, Сноуден уже встал и, всё ещё держа её за руку, легонько поцеловал её в щеку.
– Я подарю тебе милый дом, Элизабет.
Она пока не могла заставить себя улыбнуться, но сумела кивнуть. Затем к ним подошла её мать и положила ладонь на их сомкнутые руки.
– Мистер Кэрнс, – сказала она. Её темные глаза сверкали, когда она сверлила его взглядом. – Вы должны как следует позаботиться о моей дочери. Она – всё, ради чего я живу.
И обняла Сноудена. Эдит пересекла комнату и, хотя в её лице всё ещё читалось страдание от головной боли, попыталась слегка улыбнуться. Тётя обняла будущих супругов и шепотом поздравила их.
– Позволю себе напомнить вам, что я хорошо знал мистера Холланда, – обратился Сноуден к женщинам. – И знаю, как бы ему хотелось, чтобы я позаботился о вас.
Элизабет снова кивнула. Мир такой удивительный – он подвергает испытаниям, но если вести себя спокойно и сосредоточенно и пытаться совершать правильные поступки, то выход из положения всегда найдется. Раньше Элизабет представляла, что решение находится в другом направлении, но теперь это уже не имело значения, поскольку дорога туда ещё даже не построена. И никогда не будет. У неё есть настоящее, которое ничем не хуже фантазий. Она станет матерью – и эта мысль переполняла Элизабет радостью.
– Полагаю, вы согласитесь со мной, что свадьбу нужно играть быстро, чтобы избежать подозрений,- говорил Сноуден миссис Холланд или, может, тёте Эдит. Элизабет больше не обращала на них внимания; она думала об Уилле, его благородной натуре, готовности работать до седьмого пота, обо всём, что он для неё сделал, и что теперь у нее наконец появится возможность поступить похвально в память о нём.
Глава 45
Из светской хроники Нью-Йорка в «Уорлд газетт», суббота, 3 марта 1900 года.
Вернувшись из церкви, Диана желала только подняться в свою комнату. Церемония прошла кратко и мрачно, а гостями были лишь члены их маленькой семьи и несколько людей из близкого окружения Сноудена. Обряд провел преподобный Нидлхауз, на протяжении всей службы поглядывавший на сестру невесты так, словно от неё плохо пахло. После свадьбы жених и невеста отправились в своё новое жилище в многоквартирном доме, а семейство Холланд вернулось в родовое гнездо в парке Грэмерси.
Теперь Диана снова стала единственным ребенком в этом наполненном скорбью особняке. Она поставила ногу на ступеньку, но не успела вновь погрузиться в душевные муки, потому что на её пути встала мать.
– Ди, твоей сестре очень повезло.
Диана оглянулась на мать, уже больше года как облаченную в траур. Одежда младшей Холланд – скромное темно-синее шерстяное платье – была почти столь же мрачной, и Диана затруднялась ответить, кто из них выглядел трагичнее.
– Я знаю, – помолчав, ответила она.
Когда сестра поделилась с ней тайной, о которой умалчивала все эти недели, внутри Дианы всё перевернулось. Неясная тревога, которую она испытывала из-за того свидания с Грейсоном в одной из темных галерей его особняка, при свете дня обрела четкость. Ведь поступок Дианы мог повлечь за собой ужасные, непредвиденные последствия, и осознание этого низвергло её в пучину отчаяния.
– Если то, что я прочла в газетах, правда – я имею в виду особый интерес Грейсона Хейза к тебе – то это очень хорошие новости, – заключила мать, и Диана поняла, что та разочарована только что свершившимся браком. Хотя он и поможет семье сохранить лицо и позволит Элизабет родить ребенка, но вовсе не был выдающимся союзом, на который столь откровенно надеялась миссис Холланд. – Как тебе известно, я всегда не очень жаловала семью Хейзов, и есть немало других молодых людей, из которых я бы предпочла выбрать себе зятя. Но Хейзы богаты, и хотя эти слова причиняют мне боль, я бы сказала, что за этой семьей будущее.
Диана не могла ответить на это, не признавшись матери во всём, чего делать, конечно, не собиралась. Поэтому она с содроганием кивнула в знак согласия и пошла вверх по неосвещенной лестнице, слегка поскрипывающей от её веса. Весь дом пропах старостью. По крайней мере, младшая мисс Холланд чувствовала себя на сотню лет старше, чем в день возвращения из Флориды, и, охваченная усталостью, соразмерной этому преклонному возрасту, обессилено рухнула на кровать.
«Через что ещё мне предстоит пройти, чтобы заполнить страницы истории моей жизни?», – думала она. Эта книга уже чересчур изобиловала событиями.
Слияние тел, пережитое с Грейсоном, не слишком отличалось от того, что много месяцев назад было у неё с Генри, но на этот раз она чувствовала себя совершенно по-другому. После Генри она была словно окружена чудесным нимбом, окрашенным в персиковый цвет, а на этот раз её обуревало лишь сожаление. Каждый раз, когда Диана закрывала глаза, на неё накатывали воспоминания о жарких мгновениях в объятиях Грейсона, и эти мысли ранили её. В них присутствовал призрак Генри, стоящего в дверях, и едва ли имело значение, был ли свидетель её прегрешения реальным или иллюзорным. Она поступила так не ради любви, и в этом крылась вся разница.
Неважно, что говорила мать. Диана знала, что никогда не станет женой Грейсона. Он признавался ей в любви, и Диана имела основания верить ему. Но она не могла ответить на его чувства – в этом Диана была совершенно уверена – а значит, повела себя весьма дурно. Только что она стала свидетелем, как её сестра вверила себя человеку, которого не любила. И хотя Элизабет ничем не выказывала своих истинных переживаний, Диана ясно видела, насколько ей больно вновь выходить замуж так скоро. Ведь её любовь к Уиллу была такой чистой, а его смерть – столь недавней, что Элизабет всё ещё не до конца оправилась от горя.
Диана прижала колени к груди и свернулась калачиком на постели. Именно в этой комнате с лососево- розовыми обоями, ковром из белой медвежьей шкуры и старым, обтянутым золотой тканью креслом, состоялось их первое настоящее свидание с Генри. Они лежали вдвоем на этом ковре перед маленьким
