сейчас монастырей мало, в монастырях сейчас множество разных послушаний. Очень часто сейчас ставят на исповедь тех, кто помоложе, у кого сил побольше, забывая о том, что это недопустимо. Результат очень плачевный и для этих монахов, и для тех, кто у них исповедуется. Похожая ситуация, конечно, и в миру. Молодые священники на приходах оказываются в том же положении, хотя немного все-таки легче, потому что они живут все-таки среди мирян. Они сами женаты, у них самих есть семьи, т. е. им легче понять мирские проблемы. Так что их положение может быть немножечко полегче в этом смысле. Но все равно требуется опыт, уровень духовной жизни, который приобретается только с годами. Поэтому положение духовника, положение священника очень и очень тяжелое. Это вообще служение самое трудное из всех священнических служений. Нет ничего более трудного, чем исповедь, чем пастырское душепопечение. Чрезвычайно опасно для священника, особенно молодого, и вообще для священника любого забыть о том, кто он такой. Забыть свою немощь, забыть свое недостоинство, забыть свою греховность и возомнить о себе, что вот поскольку ему дана власть вязать и решить, то он сейчас начнет расправляться, командовать, накладывать епитимьи направо и налево и, так сказать, вязать и решить во всю ивановскую. Вот это очень страшно и для пасомых, и для него самого. Отсюда возникает страшная гордыня и такой священник не только принесет массу вреда, но и сам может погибнуть. Благодать Божия отпадет от него. Тем не менее, такое искушение сейчас как раз очень часто встречается, потому что нет порядка в нашей церковной жизни. Наша духовная жизнь дезорганизована. И вот очень много появляется молодых священников, которые смотрят на приходящих вот таким образом: «Ну вот иди, я сейчас тебе запрещу! Или дам тебе всякие страшные епитимьи». Есть даже удивительная наивность, такая даже не безобидная наивность. Вот многие монахи в монастырях, или даже духовники в миру считают, что, как только пришел к нему человек грешный, то можно сразу же наложить на него епитимью и отпустить его с этой епитимьей и все, и ни о чем не беспокоиться. Они не понимают, что дать епитимью имеет право только духовник этого человека. Нельзя давать епитимью первому встречному. Епитимья есть некоторое воспитующее наказание. Ты обязан проследить, как эта епитимья действует, как она работает, как он может ее исполнить. В какое-то время, может быть, ты ее должен ослабить, в какое-то время, может быть, отменить, снять ее. За эту епитимью ты должен будешь отвечать перед Богом тоже, — не только этот пасомый будет отвечать. А священник очень часто ведет себя как некий маг, такой повелитель, так сказать, распорядитель душ. Он наложил епитимью и все, — теперь ты можешь отправиться куда угодно и знать, что вот такой-то батюшка, отец такой-то, наложил епитимью и все, никто снять ее не может.
В наше время к епитимьям нельзя относиться так, как относились раньше. Нужно помнить, что епитимья всегда должна быть согласована с условиями жизни, с условиями времени. Никогда епитимья не может быть дана в отрыве от этих условий. Если раньше можно было назначить каких-нибудь припадающих или там купностоящих, то сейчас это невозможно. Раньше двери храма были закрыты, а сейчас они открыты для всех. Теперь к нам в храм люди приходят не крещеные вообще, иноверцы, инославные. Т. е. у нас условия храма совершенно другие теперь, чем были раньше. Поэтому мы не можем в притвор послать припадающих на мороз. Точно также не можем мы потребовать, чтобы люди совершали строгие посты, когда вообще продуктов нет, когда неизвестно, какой обед приготовить, как свою семью накормить. Невозможно также требовать, чтобы люди клали поклоны, когда они живут, скажем, в одной комнате с неверующими. Какие же поклоны, когда муж тут неверующий и приходит в ярость от того, что вообще в храм ходишь. Какие же тут поклоны делать при нем, когда правило-то прочитать при нем и то страшно. И так далее. Всякая епитимья должна принести пользу. Она должна быть для человека как бы помощницей в его духовной жизни. Она должна восприниматься человеком не как казнь, а с радостью, как доброе лекарство, которое поможет ему: каждый день он исполняет и чувствует себя лучше. И она, эта епитимья, помогает ему. И так и бывает, когда скажешь человеку: «Вот, почитай такую-то книгу или канон такой-то, или Евангелие». И он приходит и говорит: «Батюшка, вот я читаю и чувствую, что мне лучше». Значит, эта епитимья правильно дана, значит, она помогает. А когда он приходит и говорит: «Знаете, я не могу такую епитимью исполнять», значит, что неразумный священник наложил ее, священник, который не понимает, о чем идет речь.
Но и вообще с епитимьями сейчас трудно. Например, отлучать ли сейчас от причастия, как раньше это полагалось? Я говорил вам, — на много лет отлучали от причастия за тяжелые грехи. Можно ли сейчас это делать? Нужно помнить, что эта дисциплина покаянная тогда возникла, когда общество стало христианским, когда отлучение от причастия было, так сказать, для всех очевидным ограничением. Это было отступление от нормы, т. е. с отлучением от причастия человек обязательно чувствовал себя ограниченным в жизни среди других людей. Сейчас, когда мы живем в мире безблагодатном, когда подавляющее большинство окружающих нас людей о причастии даже не подозревают ничего, не знают, и знать не хотят, такое ограничение — оно ничего не принесет. Когда приходит какой-то человек, впадший в блудные грехи, а ему говорят: «Ты пять лет не причащайся», — ну, он уйдет и будет то же самое делать, что он делал, и все. Чего ты этим достигнешь? Какое это воспитание? Это просто значит оттолкнуть человека.
Поэтому епитимьи в наше время можно давать очень осторожно, и только такие, которые могут быть проконтролированы, которые человека не отделяют от Церкви, а наоборот, помогают войти ему в церковную жизнь.
Конечно, самое главное, что делает священника духовником — это тот дар, о котором Христос спрашивает апостола Петра. Вы помните, в конце Евангелия от Иоанна, когда Господь троекратным вопрошением как бы восстанавливает Петра в его апостольском достоинстве. Он говорит: «Симоне Ионе, любишь ли ты Меня паче сих?», т. е. больше, чем другие любят. Вот эта преимущественная любовь ко Христу, особенная любовь ко Христу — вот что делает священника пастырем, и просто человека — священником. Любовь ко Христу, которая превосходит все, когда эта любовь определяет всю жизнь человека, священника, его сердце, все его чувства, все его мысли, когда эта любовь ко Христу делается стержнем в духовной жизни человека. Конечно, так должно быть у каждого христианина. Но священник — это тот, кто больше любит. И в рукоположении дается именно этот дар, — дар любви, дар любви ко Христу, и дар любви к людям, пасомым. Потому что пастырь — это тот, кто любит пасомых, любит своих овец. И только тогда, когда человек может сказать: «Ей, Господи, Ты знаешь, как я люблю Тебя», — тогда только он и услышит: «Паси овцы моя». Любовь ко Христу — она возгревает в сердце священника любовь к пасомым, она научает любить и своих духовных чад. Любовь к духовным чадам — только она одна может совершить ту, по существу невыполнимую, превосходящую силы человека задачу, которая ложится на плечи духовника. Как можно вообще в нашем современном странном, безумном мире, грешном мире, таком, можно сказать, осатаневшем, кого-то любить? Как можно в этом мире кого-то пасти? Как можно в этом мире кого- то спасать, кого-то делать чистым, исцелить кого-то? Как это возможно вообще? Это же — чудо. Как это может получаться? Это может получаться, конечно, только тогда, когда действует любовь. Только любовь может быть сильнее греха, сильнее того зла, которое сейчас в этом мире царствует, воцаряется в этом мире. И вот любовь эта должна иметь особенные черты.
В русском языке мы очень многое называем любовью, очень часто совершенно различные вещи называем любовью. Мы называем одним словом чувства молодых людей, юношей и девушек друг к другу, когда они друг друга полюбят и бывают одержимы некоторой страстью друг к другу. Может страстью неплохой. Не обязательно это блудная страсть, вовсе нет, это может быть некоторое пристрастие, вполне естественное для молодого возраста и как бы нужное пристрастие. Это пристрастие влечет человека к созданию семьи. Так что в этом, может быть, плохого нет. Но мы тоже называем эти чувства любовью. И любовь ко Христу. Очень часто Христос Сам называет Себя Женихом церковным, и Церковь называется Невестой Христовой. И в этом смысле каждая душа, каждое чадо Церкви имеет в себе тоже эти черты невесты Христовой. Как сказал один древний апологет: «Душа человека по природе своей христианка». Действительно, душе человека свойственна, если хотите, женственность в отношении к Богу. Душа человека — это невеста Христова. Очень часто Царство Божие уподобляется брачному пиру. Эти образы свадьбы, образы брачного пира, употребляются самим Господом для изображения любви Евангельской, любви духовной, потому что, конечно, сходство есть. Более того, у многих святых говорится о любви ко Христу прямо таким образом: «Возлюби Господа так, как невеста любит своего жениха». Пусть тебя также влечет твоя любовь ко Христу, как невесту влечет к жениху ее любовь, т. е. путь будет такое горение в душе, пусть будет такой восторг, такое желание быть вместе со Христом. И, тем не менее, любовь Евангельская, любовь Христова, конечно, не может быть приравнена к обычным человеческим чувствам.
