— Вы тоже обнаружили убийцу? — спросил я. В принципе я относился к маленькому священнику вполне серьёзно, но сейчас мне хотелось услышать отрицательный ответ.

— Я нашёл убийцу — ответил он, — благодаря канату, фразе и, между прочим, способу, которым человек убивает мух. Всё очень просто, но в том-то и ужас, сила и универсальность всех простых вещей.

На мгновение он сделал паузу, словно сомневаясь, стоит ли нам об этом рассказывать. Затем продолжил:

— Есть женщина, убитая в запертой комнате, из которой единственным выходом было окно, а единственным способом ухода — канат. Поэтому, если не говорить о неестественных случаях, порождённых суеверием, было необходимо выяснить, как использовался этот канат. По нему нельзя ни влезть наверх, ни соскользнуть вниз, — таким образом, мы принимает объяснение лорда Саймона, что канат может раскачиваться, и человек может на нём качаться. Но я думаю, что от лорда Саймона ускользнуло, что когда один канат может качнуться слева направо, другой может качнуться справа налево.

В комнате миссис Терстон было два окна: то, которое открывалось, и ещё одно без поднимающихся рам или петель, которое никогда не открывается. И у обоих были каменные выступы по меньшей мере в фут шириной. Вы все исследовали окно, которое открывалось. Но что относительно окна, которое не открывалось? Через него можно было бы увидеть многие прекрасные вещи: прозрачный горизонт и лунный луч, прекрасные цветы и… истину. Поскольку истина, касающаяся этого преступления, находилась за окном, которое не открывалось, и лишь ожидала, пока на неё обратят внимание.

Чтобы покинуть комнату человек должен был качнуться на канате. Но он качнулся не вправо к окну комнаты Стрикленда, а налево, к неоткрывающемуся окну, поскольку канат, за который схватился убийца, был спущен вниз не из комнаты Феллоуса, а из чулана. И в то время, пока вы обыскивали комнату, преступник стоял на том выступе, схватившись за каменную кладку выше него. Он не мог чётко видеть вас, поскольку в окнах стоят витражные стёкла, но он мог видеть, когда вы ушли. А затем он возвратился, потому что имелся второй канат, идущий из окна яблочной комнаты, на котором он мог качнуться назад к окну, которое открывалось. Обнаружить это было очень просто. Нужно было просто не забывать, что никакой маятник не отклоняется только в одну сторону, что у действия есть противодействие, что чёрное — это фактически противоположность белого.

Но кто это сделал? Кто бы ни качался на канате, у него имелся сообщник, который подвесил этот канат. Или, может быть, лучше сказать, что кто бы ни повесил канат, у него имелся сообщник, который на нём раскачивался? Во всяком случае, в этом деле было два человека.

Когда мы сидели за ланчем в субботу, на столе появился паук. Дворецкий вошёл в комнату и поднял его, осторожно взяв пальцами. Я смотрел на него и думал, что человек, который не хочет убивать насекомое, не сможет, вероятно, убить свою хозяйку. Но внезапно я увидел ужасную вещь. Дворецкий не стал убивать паука не потому, что он любит пауков, а потому что он ненавидит мух. Он взял насекомое и осторожно положил его на подоконник, где ползало несколько сонных мух. И он отвернулся с сожалением, как если бы ему хотелось подождать и увидеть результаты. Это было ужасно, но, как многие ужасные вещи, оно приоткрыло истину. Человек, который заставил паука убивать муху, способен заставить мужчину убить женщину.

Но какого мужчину? Это должен быть слабый человек, которого можно легко убедить, виновный человек, которого шантажом можно принудить совершить чёрное дело, или дьявол, которому достаточно только намекнуть. Это, возможно, был некто, кто вошёл  в дверь комнаты или присутствовал при осмотре. И тем же днём я отправился в деревенскую церковь. Сначала я подумал, что мне придётся искать в другом месте, поскольку мистер Райдер не был ни слабым, ни виновным, ни плохим человеком. Но когда он показал мне чашу со святой водой в алтаре церкви и назвал её раковиной, я почувствовал ужасающую истину. Сам он не был демоном, но он был одержим демонами: он был безумен. И этот сумасшедший стал инструментом, который совершил физическое убийство.

Но был найден только один канат. Если всё произошло так, как я думал, их должно было быть два. Я надеялся, когда опускал руку в резервуар, что там не будет ничего кроме воды. Преступление, как оно виделось мне уже в то время, казалось слишком мерзким. Но нет — канат там был. Итак, было использовано два каната.

Видите ли, этот дворецкий был очень злым и очень умным человеком. Он был дворецким в течение двадцати лет или больше, и, как он сказал, у него были превосходные рекомендации. Но вообразите, чего стоило заработать эти рекомендации, какое неизмеримое наигранное смирение, раболепное подчинение, подавление личных эмоций! Он был человеком, полным ненависти и ревности, но вынужденным в течение двух десятилетий демонстрировать обходительность и довольство.

Наконец его нанимает женщина, которая думает, что может обмануть своих слуг и рассчитывать на их лояльность. Но лояльности добиваются искренностью, а не обманом. Человек может называть июньский вечер кануном Нового года, но мы не станем петь «Хэппи Кристмас». Человек может надеть на голову корону, но мы не станем петь «Боже, храни короля». Женщина может составить завещание, но мы не станем петь: «Она была весёлой доброй малой». И когда миссис Терстон подписала это завещание, она не добилась более хорошего обслуживания, но лишь заказала собственную панихиду. Это был её ордер на смерть.

Однако злой и умный человек, о котором мы говорим, был слишком злым, но недостаточно умным для успеха. Он был достаточно злым, чтобы понять, что, убив миссис Терстон, он унаследует её деньги, но не достаточно умным, чтобы понять, что никаких денег не было. Он был достаточно злым, чтобы запланировать её убийство, но не достаточно умным, чтобы узнать, что у неё было лишь пожизненное право на деньги её первого мужа. Так что эта уловка сработала дважды: как против убийцы, так и против убитой женщины.

Он видел способ покончить со службой и достичь того, к чему он стремился всю свою жизнь: независимости. Если бы он только смог устранить эту женщину, он не только покинул бы дом, откуда уже был уволен её мужем, без опасности того, что его шантаж выплывет наружу, но и унаследовал свою долю её денег. Он стал бы сравнительно богатым на остаток жизни, поскольку, как мы можем предположить, уже накопил приличную сумму.

Но как это сделать? У него даже не было храбрости, необходимой, чтобы убить эту женщину. Но если он и испытывал недостаток в храбрости, то с лихвой компенсировал его хитростью. Он огляделся вокруг в поисках того, кто может всё сделать за него. И, вероятно, прошло некоторое время, пока он не нашёл этого человека в самом невероятном месте — доме местного викария. Должно быть, губы его скривились в сардонической улыбке, когда эта мысль впервые посетила его голову. Кто же станет искать жестокость в доме викария? Кто ожидает найти убийцу в доме священника?

Столл пел басом в хоре и тем стал полезным для викария. В первое время, когда слабый мозг последнего был ещё достаточно здоров, чтобы симулировать нормальность, сложившаяся ситуация дворецкого вполне устраивала. Но постепенно он стал оказывать всё большее влияние на несчастного человека, пока осталось лишь предложить бедняге-сумасшедшему любой план действий, понимая, что викарий, конечно же, будет считать, что все эти действия — его священный долг. Довольно рано Столл, должно быть, узнал, что это было самым лёгким способом воздействия: он должен был просто доказать викарию, что то-то и то-то было его долгом, — и дело сделано. Когда я думаю об этом, я вижу что даже звёздам на небе становится тошно. Он был не обычным преступником а, слава Богу, всего лишь  выродком.

Итак, по мере приближения к заключительной фазе, Столл начал намекать Райдеру, что существует зло в отношениях между миссис Терстон и молодым Феллоусом. Викарию, с его манией к чистоте, то есть к тому что все называют пуризмом, но я бы назвал пуританизмом, достаточно было лёгкого намёка. Его расстройство психики приняло форму извращённой ненависти даже к самой счастливой и невинной любви, и, когда Столл начал говорить о грядущем скандале, он отреагировал быстро и безумно и несомненно увидел много таких вещей, которых не существовало.

Затем помаленьку дворецкий, должно быть, начал внедрять ужасную мысль о том, что долг Райдера состоит в том, чтобы убить эту женщину, которую он представил главной виновницей. Он нашёл орудие, которое до настоящего времени было прерогативой политических заговорщиков: фанатика, готового совершить акт насилия ради воображаемой цели, человека, который совершит преступление, как будто идя