В последний раз мы встретились на Большой Лесной реке — в десяти милях от Кетчама. Это произошло через несколько дней после того, как застрелился Хэмингуэй, но я тогда еще не знал о его смерти. Я прочел о ней в журнале «Лайф», когда несколько недель спустя вернулся в Сан–Франциско. На обложке была напечатана фотография Хэмингуэя.

Что случилось с Хэмингуэем? — удивился я про себя. Раскрыл журнал и увидел статью о его смерти. Рыбалка в Америке забыл мне об этом сказать. Я уверен, что он знал. Наверное, просто вылетело из головы.

У женщины, путешествовавшей вместе со мной, в тот день из–за менструации разболелся живот. Она хотела отдохнуть, а я взял малышку, удочки, и отправился к Большой Лесной реке. Там я и встретил Рыбалку в Америке.

На крючок мне попалась громадная рыбина, я дал ей немного проплыть по течению, потом стал осторожно подтягивать к берегу. Я медленно двигал леску, Рыбалка в Америке смотрел за малышкой, и мы разговаривали.

Помню, он дал ей поиграть цветными камешками. Девочке понравилась игрушка, она забралась к нему на колени, и стала складывать камешки в карман рубашки.

Мы говорили о городе Большой Водопад, Монтана. Я рассказывал Рыбалке в Америке, как ребенком прожил в Большом Водопаде целый год.

— Это было во время войны, я тогда семь раз смотрел один и тот же фильм с Диной Дурбин.

Малышка сунула голубой камешек в карман Рыбалке в Америке, и тот сказал:

— Я был в Большом Водопаде несколько раз. Помню индейцев и торговцев мехами. Хорошо помню Льюиса и Кларка[37] но ни разу не видел фильмов с Диной Дурбин.

— Понимаю, — сказал я. — Никто в Большом Водопаде не разделял моей любви к Дине Дурбин. Кинотеатр почти все время стоял пустой. Даже темнота в зале была не такой, как в тех кино, куда я ходил потом. Может потому, что снаружи шел снег, а внутри пела Дина Дурбин. Я не знаю.

— Как назывался фильм? — спросил Рыбалка в Америке.

— Не помню, — ответил я. — Там было много песен. Кажется, она играла хористку, которая хотела поступить в консерваторию, или богатую девушку, или им нужны были зачем–то деньги, или еще что–то. Но это неважно, она пела! и пела! но, черт побери, я не помню ни единого слова.

Однажды, после того, как я в очередной раз посмотрел фильм с Диной Дурбин, я вышел на берег Миссури. Река наполовину замерзла. Над ней висел железнодорожный мост. Я пришел в себя только тогда, когда увидел, что Миссури нисколько не изменилась и не стала похожа на Дину Дурбин.

В детстве я мечтал, что вот иду по берегу Миссури, и река становится похожей на Дину Дурбин — хористку, которая хочет поступить в консерваторию, или богатую девушку, или им нужны зачем–то деньги, или еще что–то.

До сих пор не знаю, зачем мне понадобилось семь раз смотреть один и тот же фильм. Это почти так же опасно, как семь раз смотреть «Кабинет доктора Калигари». Интересно, Миссури все еще там? — сказал я.

— Там, — улыбаясь, ответил Рыбалка в Америке. — Но река не похожа на Дину Дурбин.

Малышка к этому времени сложила в карман Рыбалке в Америке примерно дюжину цветных камешков. Он смотрел на меня, улыбался и ждал продолжения истории о Большом Водопаде — но я в это время увлекся своей громадиной. Я дернул леску, и рыба сорвалась.

Рыбалка в Америке сказал:

— Я знаю эту рыбу. Ее невозможно поймать.

— Правда? — удивился я.

— К сожалению, — сказал Рыбалка в Америке. — Можешь проверить. Она еще не раз заглотит крючок, но ты никогда ее не поймаешь. И не потому что это какая–то особенно умная рыба. Просто везучая. Иногда кроме везения ничего больше не нужно.

— Да, — сказал я. — Ты прав.

Я снова забросил удочку и снова заговорил о Большом Водопаде.

В нужном порядке я перебрал двенадцать наименее важных историй, которые когда–либо рассказывали о Большом Водопаде. На двенадцатом, самом неважном месте у меня стояло вот что:

— Да, каждое утро звенел телефон. Я вылезал из кровати. Снимать трубку не требовалось. О телефоне позаботились на годы вперед.

На улице было еще темно, и электрическая лампочка освещала желтые обои отеля. Я одевался и спускался в ресторан, где по ночам работал отчим.

Я съедал на завтрак оладьи, яйцо или еще какую–нибудь ерунду. Заворачивал себе обед, всегда одно и то же: кусок пирога и сэндвич с холодной, как камень, свининой. Потом уходил в школу. Вернее мы уходили, святая троица: я, кусок пирога и сэндвич с холодной, как камень, свининой. Так продолжалось несколько месяцев.

К счастью, однажды все прекратилось, и мне не пришлось совершать для этого никаких серьезных поступков, например, вырастать. Мы запаковали вещи, сели на автобус и уехали из города. Он назывался Большой Водопад, Монтана. Значит, ты говоришь, Миссури все еще там?

— Да, но она не похожа на Дину Дурбин, — сказал Рыбалка в Америке. — Я хорошо помню день, когда Льюис открыл этот водопад. Они покинули лагерь на рассвете и через несколько часов вышли к прекрасной равнине, где паслось больше бизонов, чем они видели за всю свою жизнь.

Они продолжали путь и вдруг услышали отдаленный звук падающей воды и увидели столб брызг, то появлявшийся, то исчезавший вдалеке. Они двинулись в том направлении, шум становился все громче и громче. Через некоторое время звук превратился в грохот, и путешественники вышли к большому водопаду на реке Миссури. Это случилось около полудня.

Остаток дня был полон хороших событий: они ловили рыбу ниже водопада, и вытащили полдюжины форелей, тоже хороших, от шестнадцати до двадцати трех дюймов длиной.

Это было 13 июня 1805 года.

— Нет, я не думаю, что Льюис что–то понял бы, если бы Миссури вдруг стала похожа на Дину Дурбин — хористку, которая хотела поступить в консерваторию, — сказал Рыбалка в Америке.

Я вернулся домой из Рыбалки в Америке; шоссе плавным якорем изогнулось вокруг моей шеи и пропало. Теперь я живу здесь. Понадобилась вся моя жизнь, чтобы оказаться в этом месте — у странного домика над Мельничной Долиной.

Мы делим его с Пардом и его подружкой. Они сняли домик на три месяца с 15 июня по 15 сентября всего за сто долларов. Странная у нас получилась компания.

Родители Парда были оки, сам он появился на свет в Британской Нигерии, в два года приехал в Америку и рос деревенским мальчишкой на фермах Орегона, Вашингтона и Айдахо.

Во время Второй Мировой войны он служил пулеметчиком и воевал против немцев. Сражался во Франции и в Германии. Сержант Пард. Вернувшись с фронта, поступил в захолустный колледж в Айдахо.

Получив диплом, Пард уехал в Париж и стал экзистенциалистом. Он показывал нам фотографию, на которой они с экзистенциализмом сидят за столиком уличного кафе. Пард тогда носил бороду и такую