На расстоянии полуквартала от пересечения Коламбус и Бродвея стоит отель «Рыбалка в Америке» — очень дешевый отель. Заведение старое, и делами там заправляют китайцы. Молодые честолюбивые китайцы — может из–за этого в вестибюле постоянно пахнет лизолом.

Лизол усаживается, словно обычный постоялец, на жесткий диван и читает спортивный раздел «Кроникл». Диван похож на детское питание — я ни разу в жизни не видел таких диванов.

Потом лизол засыпает, не обращая внимание на сидящего рядом пенсионера–итальянца, который тоже дремлет под тяжелый стук стенных ходиков и видит во сне золотые спагетти, сладкий базилик и Иисуса Христа.

Китайцы постоянно что–то ремонтируют. Как–то они целую неделю красили лестничные перила, потом взялись за обои на третьем этаже.

Сколько бы вы ни ходили по третьему этажу, вы не за что не вспомните, какого цвета и рисунка были там обои. Зато будете точно знать, что сейчас они другие. Что они отличаются от старых обоев. При этом, уйдя с этажа, вы забудете и то, как выглядят новые.

Однажды китайцы вытащили из комнаты кровать и прислонили ее к коридорной стене. Она простояла так почти целый месяц. Все привыкли видеть кровать на этом месте, но в один прекрасный день она исчезла. И никто не знал куда.

Я хорошо помню, как впервые попал в отель «Рыбалка в Америке». Мы зашли туда с другом, который хотел познакомить меня с одной парой.

— Тут такая история, — говорил друг. — Она бывшая проститутка, сейчас работает в телефонной компании. Он во времена великой депрессии учился на врача, потом ушел в шоу–бизнес. После стал посыльным в лос–анжелесском абортарии. Потом на чем–то прокололся и некоторое время просидел в Сан–Квентине[27]

Они тебе понравятся. Очень хорошие люди.

Он встретил ее несколько лет назад на Норт–Бич. Она тогда работала на одного цветного сутенера. Очень это было странно. Шлюхи должны обладать особым темпераментом, и у большинства женщин он есть, но у нее не было нисколько — шлюшьего темперамента, такой вот редкий случай. Она, кстати, тоже негритянка.

Обычная девчонка, жила на ферме в Оклахоме. Сутенер проезжал мимо и увидел, как она играет во дворе. Он остановился, вышел из машины и стал о чем–то говорить с ее отцом.

Кажется, он дал старику деньги. Наверное, немало, потому что отец тут же велел ей собирать вещи. Так она и уехала с сутенером. Все очень просто.

Он привез ее в Сан–Франциско и заставил работать, хотя она этого терпеть не могла. Привязал к себе всякими угрозами и страшно терроризировал. Такая вот любовь.

Она умная девочка, так что он устроил ее в телефонную компанию, а ночью она занималась проституцией.

Когда Арт забрал ее от сутенера, тот натурально взбесился. Жалко было терять такую славную штучку. Вламывался посреди ночи к Арту в комнату, приставлял к горлу нож, орал, матерился. Арт вешал на дверь здоровенные замки, но этот придурок все равно их срывал — здоровый, как бык.

Тогда Арт купил пистолет 32–го калибра и в следующий раз, когда сутенер ворвался в комнату и начал орать, сунул дуло ему в рот и сказал: «Еще раз войдешь в эту дверь, считай, что тебе не повезло, Джек». Подействовало. Сутенер больше не появлялся. Пришлось ему обходиться без девочки.

Он навыписывал от ее имени чеков на несколько тысяч долларов, снял деньги со счета и всякое такое. Они до сих пор все это выплачивают.

Пистолет там всегда под рукой, рядом с кроватью на случай, если вдруг с сутенером случится амнезия, и ему захочется прокатиться в катафалке в лакированных штиблетах.

Вот увидишь, когда мы войдем, Арт будет пить вино. А у нее в руках окажется маленькая бутылка брэнди. Нам она не предложит. Она выпивает за день четыре таких бутылки. Пятую никогда не покупает. Разве что может сходить еще за полпинтой.

Так и живет. Мало говорит и не устраивает сцен. Очень красивая женщина.

Друг постучал, и мы услышали, как кто–то встает с кровати и идет к дверям.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Я, — сказал мой друг; его было легко узнать, не труднее, чем если бы он назвался по имени.

— Сейчас открою. — Простое утвердительное предложение. Человек отодвинул сотню замков, засовов, задвижек, крючков, цепочек, стальных шипов, банок с кислотой, после чего дверь распахнулась, словно аудитория знаменитого университета, и все оказалось на своих местах: пистолет рядом с кроватью и маленькая бутылка брэнди рядом с красивой черной женщиной.

По комнате были расставлены горшки с цветами, несколько штук стояло на комоде в окружении старых фотографий. На карточках были изображены белые люди и среди них Арт — молодой, красивый, такой, какими были 30–е годы.

К стенам были приклеены вырезанные из журналов картинки с изображениями животных; вокруг картинок фломастером нарисованы рамочки, и фломастеровые же веревочки держали их на стенах. Смотрелось очень симпатично.

Рядом с кроватью и пистолетом стояла банка, в которой плавала золотая рыбка. В соседстве пистолета и золотой рыбки было что–то религиозное и очень трогательное.

Еще у них жил кот по имени 208. На полу ванной комнаты они постелили газеты, чтобы кот мог там гадить. Друг сказал, что 208 думает, будто он единственный кот в мире, потому что с самого младенчества не видел других котов. Они ни разу не выпускали его из комнаты. Кот был рыжим и весьма агрессивным. Он мог по–настоящему укусить, если начать с ним играть. Я попробовал погладить 208 по шерсти, и он принялся потрошить мою руку, словно это набитый мягкими кишками живот.

Мы сидели в комнате, пили и говорили о книгах. У Арта в Лос–Анжелесе была хорошая библиотека, но сейчас от нее ничего не осталось. Он рассказывал, что когда работал в шоу- бизнесе, ему часто приходилось ездить по всей Америке, и почти все свое свободное время он проводил в букинистических магазинах, выискивая старые интересные книги. Иногда попадались действительно редкие экземпляры и даже с автографами, говорил он нам; Арт покупал их задешево, но и продать потом пришлось тоже задешево.

— Сейчас они стоят кучу денег, — сказал он.

Негритянка сидела в стороне и тихо изучала плескавшееся в стакане брэнди. Пару раз она произнесла слово «да», но как–то очень необычно. Слово «да» в ее устах проявило самые лучшие свои качества: прозвучав одиноко, без привычного окружения, оно вернуло свой изначальный смысл.

Еду они готовили сами, прямо здесь на одноконфорочной плитке, стоявшей на полу в компании цветочных горшков, среди которых в банке из–под кофе росло даже персиковое дерево. Шкаф заполняли продукты. Вперемешку с рубашками, костюмами и платьями там лежали консервы, яйца и бутылки с растительным маслом.

Друг сказал, что она очень хорошо готовит. Что на этой одноконфорочной плитке под персиковым деревом она сооружает настоящие деликатесы.

Они выстроили для себя отдельный и очень славный мир. Арт обладал мягким голосом и приятными манерами, что позволяло ему иногда подрабатывать сиделкой у повредившихся в уме богатых пациентов. Он делал на этом неплохие деньги, но временами сам начинал чувствовать себя больным. Тогда он как бы выходил из игры. Она по–прежнему служила в телефонной компании, но ночными делами больше не занималась.

Они до сих пор выплачивали счета, которые повесил на них сутенер. Понимаете, прошло уже несколько лет, но они по–прежнему за это платили: за кадиллак, модную аппаратуру, дорогую одежду — все то, что так любят цветные сутенеры.

После того первого визита я появлялся у них еще не раз. Происходили интересные вещи. Я почему– то был уверен, что кот 208 назван так в честь номера, в котором они жили, хотя знал, что он должен начинаться с тройки. Комната располагалась на третьем этаже. Все очень просто.