всю Дурноварию - прямехонько с завода Бурреля в далеком Тетфорде, сияющая свежей краской, радостно посвистывающая, блестя начищенными медными поверхностями; внутри паровая машина с двумя цилиндрами, расчетная мощность - десять лошадиных сил; внешние элементы конструкции индивидуализированы - от орнамента на маховом колесе до статических выпускных клапанов. Все до мельчайших деталей было сделано так, как хотел Илай. Короче, парокат, краше которого нет на всем английском Западе. Отец сам пригнал его, даром что для этого пришлось совершить малоприятное путешествие через кучу графств в Норфольке; но разве он мог передоверить кому-то доставку с завода красы и гордости его гаража? Илай влюбился в этот локомотив с первого взгляда и навсегда; если та непробиваемая гранитная глыба, которая называлась Илай Стрэндж, любила в жизни кого-либо или что- либо, так это был могучий 'буррель'. Джесс выбежал навстречу. С ним рядом были младший братишка Тим и двое других, Джеймс и Михей, которых - упокой Господи их души! - прибрала чума во время поездки в Бристоль. - И как мы назовем эту машинищу? - прокричала его мать, стараясь пересилить грохот. Илай взъерошил волосы и потер свою красную физиономию. - Разрази меня гром, ежели я знаю… У них уже имелись 'Рыкающий', 'Апокалипсис', 'Оберон', 'Баллард-Даун' и 'Силища Запада' - машины в самом деле достойные столь звучных имен. - Разрази меня гром, ежели я знаю… - с широкой улыбкой по вторил Илай. И тут Джесс внезапно брякнул без позволения своим прерывистым мальчишечьим йодлем: - 'Леди Маргарет', сэр… 'Леди Маргарет'… Считалось, что мальчикам непозволительно говорить, когда к ним не обращаются; Илай покосился на него, приподнял шляпу, снова почесал макушку и разразился раскатистым смехом. - А что, мне нравится… Чтоб мне лопнуть, ежели мне не нравится… Вот так она и стала 'Леди Маргарет', наперекор возражениям машинистов, даже вопреки протестам самого Дикона. Тот твердил, что не к добру называть благородный локомотив именем 'какой-то бабы'… Джесс уж и не помнил, от чего у него тогда горели уши - от смущения или от гордости. Потом он тысячу раз проклинал это имя, но оно прижилось. Илаю оно нравилось, а старшему Стрэнджу избегали перечить, особенно когда он вошел в силу. И вот Илай умер. Внезапно. Просто закашлялся, схватился за локотники кресла, взгляд остановился, и лицо его вдруг стало лицом незнакомого человека. Изо рта хлынула кровь, при вдохе в легких что-то забулькало - и все, на кровати распростерт старик с лицом глиняного оттенка, горит одна лампа, священник читает отходную, а мать Джесса отупело смотрит на происходящее. Отец Фома был весьма сдержан, ибо не одобрял жизни старого грешника; вокруг дома завывал и завывал ледяной ветер, а губы священника механически бормотали и бормотали слова отпущения грехов и благословения… но то была еще не смерть. Смерть была чем-то большим, нежели конец; как будто тыкаешь иглой в толстую плотную ткань, а игла не проходит, не проходит. Илай был частью жизни Джесса - такой же частью, как, скажем, его детская спаленка на чердаке в старом доме. Смерть ударила по тем струнам, которые лучше бы совсем не трогать. Почти не напрягая памяти, Джесс вспоминал, как выглядел отец за работой: спокойный, лицо словно из камня вырублено, обветренные руки, засаленная форменная фуражка буксировщика надвинута по самые брови. На шее завязан шарф, толстое пальто, обтрепанные рабочие штаны из плотного плиса. Всего больше его недоставало именно здесь, среди лязга и темени, среди запахов раскаленного машинного масла и щиплющего глаза дыма, который временами сносило из высокой трубы Джессу прямо в глаза. Он знал, что самая тоска поджидает именно тут. А может, ее-то он и искал. Пора подкормить зверя. Джесс мельком взглянул на расстилающуюся перед ним прямую дорогу. Парокат в сторону не вильнет - благодаря рулю на червячной передаче. Буксировщик открыл дверцы топки, взялся за лопату. Он подкидывал уголь и шуровал толково и проворно, добиваясь предельного жара. Наконец он захлопнул дверцы и выпрямился. Ровный грохот локомотива уже стал частью его существа, сливался с ритмом его крови. От металла на площадке машиниста исходило тепло, ощущаемое подошвами; горячий воздух у топки тут же унесло встречным ветром. Чуть позже мороз опять обнимет его и проберет до костей. Джесс родился в обветшалом домишке на окраине Дурноварии вскоре после того, как его отец открыл там свое дело, имея две машины для вспашки, молотилку да трактор фирмы 'Эвлинг и Портер'. Будучи третьим из четырех братьев, Джесс не питал надежды унаследовать капиталы 'Стрэнджа и сыновей'. Однако Господь распорядился по-своему: двух братишек, с почерневшими лицами, забрал к себе в рай, а теперь вот и Илая… Мысли Джесса вернулись к долгим летним месяцам дома, - тем летним месяцам, когда в локомобильном гараже жарко как на сковороде и дуреешь от дыма и запаха машинного масла. Он целыми днями пропадал там, наблюдая прибытие- отправление дорожных поездов, помогая при разгрузке на сходнях товарного склада, карабкаясь по необъятным штабелям и навалам коробок и тюков. Там тоже было море запахов: богатые ароматы ящиков с сухофруктами, абрикосами, фигами и виноградом; сладкий запах еловых и сосновых досок; крепкий - кедровой древесины; пьянящий - прессованного табачного листа, перед сушкой вымоченного в роме. Были там такие товары для богачей, как шампанское и португальский портвейн 'Опорто', коньяки и французские кружева, мандарины и ананасы; а также каучук и селитра, джут и пенька… Иногда он до того настырно канючил, что его брали на локомобиль, идущий на юг, до Пула или до Боурн-Маута - через Бридпорт и Уэй- Маут, или же на запад - в Иску, в Линдинис. Однажды он доехал до самого Лондониума, побывал и в Камулодунуме - опять-таки на северо-востоке. 'Буррели', 'клейтоны' или 'фоденсы' лихо пожирали мили, и было несказанно приятно сидеть поверх груза на какой-нибудь платформе в хвосте одного из этих видавших виды по ездов; оттуда казалось, что до посвистывающего и поплевывающего паром локомобиля не меньше полумили. Джесс опрометью мчался к сборщикам дорожной пошлины, расплачивался с ними и задерживался, чтобы помочь им спустить за поездом полосатый красно-белый шлагбаум, а потом на ходу вскакивал на подножку последнего вагона. Ему помнился лязг множества колес, густые клубы пыли, которая поднималась из разбитой колеи. Слой пыли лежал на обочинах и на ближайших живых изгородях, и дороги казались белыми шрамами на лице земли. А какие диковинные ночи он проводил вдали от дома, сидя молчком где-нибудь в уголке таверны, покамест отец бражничал! Порой у Илая случались припадки хандры, тогда он подзатыльниками отсылал сына наверх - спать; в хорошем же расположении духа он становился говорлив, засиживался допоздна, травил байки про то, как он сам был мальчишкой и как у тогдашних локомобилей впереди, перед паровым котлом, были оглобли, в которые впрягали-де лошадей. В восемь лет Джесс уже работал тормозным кондуктором, а в десять ему позволяли управлять локомобилем во время поездок на небольшие расстояния. Когда его наконец отослали в школу, то это было целой трагедией. Знать бы, что думал Илай, посылая его учиться. Должно быть, родитель сказал что-то вроде: 'Пущай поднаберется знанья. Это, скажу я вам, штука не без надобности…' Джесс хорошо помнил свои ощущения - как он бродил по саду за домом, глядя на гнущиеся под тяжестью мирабели ветки старых деревьев, приземистых и разлапистых, лазить по ним было одно удовольствие. А яблок-то, яблок - и бремлиевка, и лейновка, и хейливские оранжевые; груши Коммодор висят словно толстокожие бомбочки на фоне стен нежного колера благодаря сентябрьскому солнышку. Прежде Джесс всегда помогал снимать урожай в саду, а теперь вот - баста. Его братья научились читать, писать и считать в крохотной деревенской школе, на том и закончилось их образование; а Джесса отправили сперва в Шерборн, потом в колледж старинного университетского города. Он прилежно изучал языки и естественные науки и справлялся неплохо; однако ему постоянно было как-то не по себе. Только годы спустя он сообразил, чего ему не хватало - руки тосковали по смазанной стали, ноздри маялись без запаха локомобильного пара. Он собрал пожитки, вернулся домой и стал работать простым буксировщиком, на что Илай ни слова не сказал. Ни похвалы, ни ругани. Джесс тряхнул головой. Подсознательно он всегда точно знал, к чему у него душа лежит. Он был прирожденным буксировщиком - подобно Дико-ну, подобно Тому, подобно старому Илаю. В этом заключалось все, и этого для него было вполне достаточно. 'Маргарет' взяла подъем и покатила вниз по склону. Джесс посмотрел на продолговатое стеклянное окошко прибора, почти инстинктивно прикрыл форсунку и впрыснул воду в паровой котел. У локомобиля длинная рама значит, следует быть предельно осторожным при езде под гору. Если в этот момент в цилиндре окажется мало воды, наклон вперед может оголить верхушку огневой коробки и тогда расплавится находящаяся там заслонка. На любом парокате имеется запасная, но прилаживать ее - та еще работенка. Надо загасить огонь, вползти в пышущую жаром топку и в темноте целую вечность шарить руками над собой. В свое время, подобно всем новичкам, Джесс спалил немало заслонок, и это навеки приучило его не оголять верх огневой коробки. Однако переборщить тоже опасно: чуть поднимешь воду выше чем следует, и она доплеснется до паровых отверстий; тогда водителя ошпарит облако брызг. И такое с ним уже случалось. Он прикрутил вентиль, шипение форсунки стихло. 'Маргарет', наращивая скорость, загрохотала вниз по склону. Джесс потянул назад рычаг реверса, для контроля за составом чуть прижал тормоза; ухо зафиксировало новый тон в работе машины - локомобиль миновал впадину и снова пошел вверх, и Джесс опять прибавил пару. Он знал каждую пядь этой
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату