равной степени. - Я читал в уборной, - сказал Джо, - и прятал под подушкой. Да я и читал ее потому, что она запрещена. - Ты страшно смелый, - сказала она. - Да? - отозвался он. - Ты, похоже, подтруниваешь надо мной. - Нет. Он чуть расслабился. - Вам здесь, ребята, легко. У вас безопасная, бесцельная жизнь, вам нечего совершать, не о чем беспокоиться. Вы вдали от основного потока событий, вы - осколки былого, верно? Он насмешливо посмотрел на нее. - Ты сам убиваешь себя, - сказала она, - своим цинизмом. У тебя одного за другим забирали твоих идолов, и теперь у тебя нет ничего, чему бы ты мог посвятить свою любовь. Она протянула ему вилку, он взял. «Ешь, - подумала она, - а то и от биологических процессов откажись». Пока Джо ел, он кивнул на книгу и сказал: - Этот Абендсен живет где-то здесь, неподалеку, судя по надписи на обложке, в Майенне. Обозревает мир из такого безобидного места, что никому и в голову не придет. Прочти-ка о нем вслух. Взяв книгу, она прочла заднюю сторону обложки. - Он - демобилизованный солдат, служил сержантом в морской пехоте США во время Второй Мировой войны, ранен в Англии в бою с фашистским танком «тигр». Здесь говорится, что место, где он писал роман, он превратил по-существу в крепость, расставив повсюду винтовки. Она отложила книгу и добавила: - И хоть здесь об этом и не говорится, я слышала, как кто-то рассказывал, что он почти параноик: свой дом он окружил колючей проволокой под напряжением, а ведь это где-то в горах. Подобраться к нему трудно. - Возможно, - сказал Джо, - он и прав, что стал жить так, написав эту книгу. Немецкие шишки от злости прыгали по потолку, прочтя ее. - Он и прежде вел такую жизнь. Книга была написана там. Это место называется… Она взглянула на обложку. - «Высокий замок». Вот так ласково он его называет. - Очевидно, им до него не добраться, - сказал Джо. - Он настороже и весьма предусмотрителен. - Я уверена, - сказала Юлиана, - что для того, чтобы написать эту книгу, требовалось немало смелости. Если бы державы Оси проиграли войну, то мы могли бы говорить и писать все, что заблагорассудилось, как это было когда-то. Мы бы снова были единой страной, и у нас была бы справедливая законная система, единая для всех нас. К ее удивлению, он согласно кивнул. - Не понимаю я тебя, - сказала она. - Во что ты веришь? чего ты хочешь? То ты защищаешь этих чудовищ, этих уродов, истребляющих евреев, а потом вдруг… Она в отчаянии вцепилась ему в уши. От удивления и боли он заморгал, когда она, поднявшись на ноги, стала тащить его голову вверх, к своему лицу. Тяжело дыша, они смотрели друг на друга, не в силах заговорить. Первым нарушил молчание Джо. - Дай мне доесть то, что ты мне приготовила. - Ты не хочешь говорить? Ты не желаешь со мной разговаривать? Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, ты это понимаешь, а продолжаешь жрать, притворяешься, что не имеешь ни малейшего понятия, о чем речь. Она отпустила уши, выкрутив их до такой степени, что они стали пунцово-красными. - Пустой разговор, - сказал Джо. - Он не имеет никакого смысла. Вроде того, что болтают по радио. Ты знаешь, как когда-то коричневорубашечники называли тех, кто плетет философские премудрости? Их называли яйцеголовыми из-за большого, выпуклого черепа, который так легко разбить в уличной драке. - Если это относится и ко мне, - сказала Юлиана, - почему же ты не уходишь? Для чего ты остался вообще? Его загадочная гримаса остудила ее пыл. «А жаль, что я позволила ему пойти со мной, - подумала она. - Сейчас уже слишком поздно. Теперь мне не избавиться от него, слишком уж он сильный. Происходит что-то ужасное, исходящее от него, и я, пожалуй, ему помогаю в этом». - Так в чем же дело? Он протянул руку, ласково потрепал ее за подбородок, погладил шею, сунул пальцы под рубашку и нежно прижал ее плечи к своей груди. - Настроение. Твои проблемы меня сковывают. - Тебя когда-нибудь назовут европейским психоаналитиком. Она кисло улыбнулась. - Тебе что - хочется закончить жизнь в печи? - А ты боишься мужчин? - Не знаю. - Могла бы предупредить ночью. Только потому что я… Он запнулся, строя фразу. - Потому что я специально позаботился о том, чтобы заметить твое желание. - Потому что ты валялся в постели с очень многими девками, - выпалила Юлиана. - Вот что ты хочешь сказать. - Но я знаю, что прав. Послушай, я никогда не причиню тебе вреда, Юлиана, даю тебе слово, клянусь памятью матери. Я буду особенно нежным к тебе, и если тебе захочется воспользоваться моим опытом, я готов буду тебе услужить. Все твои страхи пройдут. я смогу уничтожить твои тревоги и поднять настроение, хотя и ненадолго. А раньше тебе просто везло. Она кивнула, несколько приободрившись. Но холод и тоска все еще не отпускали ее, и до сих пор она не понимала, откуда она взялась.
Прежде чем начать трудовой день, мистер Набусуки Тагоми улучил момент, когда остался один. Он сидел в своем кабинете в «Ниппон Таймз Билдинг» и размышлял. Когда он собирался отправиться в контору из дому, пришло сообщение Ито о мистере Бейнесе. У молодого аспиранта не было и тени сомнения, что мистер Бейнес не швед. По всей вероятности, мистер Бейнес - немец. Но способности Ито к языкам германской группы никогда не производили впечатления ни на Торговое Представительство, ни на Токкоку, японскую тайную полицию. 'Может быть, этот дурак не разнюхал ничего стоящего, - подумал мистер Такоми. - Неуклюжий энтузиазм, совмещенный романтическими доктринами. Излишняя подозрительность'. В любом случае, вскоре начнется совещание с мистером Бейнесом и пожилым человеком с родных Островов, и это произойдет независимо от национальности мистера Бейнеса. К тому же этот человек понравился мистеру Бейнесу. 'Это предположительно и является главным талантом, - решил он, - людей, расположенных высоко, таких, как он сам. Сразу же распознать при встрече хорошего человека. Интуиция по отношению к людям. Отбросить все церемонии и внешние проявления, проникнуть в самую суть'. Мне он нравится, - сказал себе мистер Тагоми, - немец он или швед. Надеюсь, что заракаин помог ему от головной боли. Прежде всего нужно не забыть справиться об этом'. На столе зажужжал интерком. - Нет, - сказал он резко в микрофон, - никаких обсуждений. Это момент постижения внутренне присущей истины. Из крохотного динамика послышался голос мистера Рамсея: - Сэр, только что сообщили из пресс-службы внизу. Рейхсканцлер мертв. Мартин Борман. Наступила тишина. 'Отменить все дела на сегодня, - подумал мистер Тагоми. Он поднялся из-за стола и начал быстро расхаживать по кабинету, сложив на груди руки. - Будем разбираться. Сразу же нужно отправить официальное послание рейхсконсулу. Это мелочь: можно оставить подчиненным. Глубокая скорбь и тому подобное. Вся Япония вместе с немецким народом… Зачем? Нужно быть особенно внимательным, чтобы незамедлительно принимать сообщения из Токио'. Нажав кнопку интеркома, он сказал: - Мистер Рамсей, удостоверьтесь в надежности связи с Токио. Скажите девушкам- телефонисткам, чтобы были начеку. Мы не должны потерять связь. - Есть, сэр, - ответил мистер Рамсей. - Я буду все время у себя. Отложите все дела. Отваживайте всех, кто звонит по обычным делам. - Сэр? - У меня должны быть свободными руки на случай, если понадобиться вдруг мое вмешательство. - Да, сэр. Через полчаса, в девять, пришла телефонограмма от самого высокопоставленного представителя Имперского правительства на Западном побережье, от посла Японии в ТША достопочтенного барона Л.Б.Калемакуле. Министерство иностранных дел созывало чрезвычайную сессию в здании посольства на Зуттер-Стрит. И каждое из торговых представительств должно было послать самое ответственное лицо на эту сессию. В данном случае это означало, что посетить сессию должен мистер Тагоми лично. Времени на переодевание не было. Мистер Тагоми поспешил к экспресс-лифту, спустился на первый этаж и через мгновение был уже в пути, сидя в лимузине представительства, черном «кадиллаке» выпуска 1940 года, который вел опытный шофер-китаец, одетый в специальную форму. Возле здания посольства стояло не менее дюжины машин других сановников. Высокопоставленные знаменитости, со многими из которых он был знаком, некоторые были совершенно ему неизвестны, поднимались по широким ступенькам в здание посольства, заполняя его вестибюль. Шофер мистера Тагоми распахнул перед ним дверцу, и он быстро вышел из машины, сжимая в руке ручку портфеля, который был, конечно, пустым, потому что никаких бумаг приносить сюда было не нужно, но играл существенную роль, чтобы не сложилось впечатление, что мистер Тагоми просто наблюдатель. Большими спокойными шагами он поднялся по ступеням. Весь его вид говорил о значимости его в происходящем, хотя ему даже не удосужились сообщить, о чем будет идти речь. Кругом собирались группками влиятельные лица, в вестибюле стоял размеренный ропот переговаривающихся сановников. Тагоми присоединился к группе знакомых ему людей, то и дело кивая и стараясь при это выглядеть - как и все остальные - очень торжественно. Появился служащий посольства и проводил их в большой зал, где стояли кресла с откидными сидениями. Все вошли и молча расселись по местам. Разговоры прекратились, было слышно только покашливание и сморкание. Вышел джентльмен с небольшой пачкой бумаг и подошел к столу на небольшом возвышении. Полосатые брюки - представитель министерства иностранных дел. Пронесся легкий шумок и все стихло. - Господа, - произнес он зычным, командным голосом. Все глаза устремились на него. - Как вам известно, получено подтверждение, что рейхсканцлер умер. Официальное заявление Берлина. Эта встреча, которая не затянется - вы скоро сможете вернуться в свои учреждения -
