обо всем, что имело место до 1902 года, - стало быть, задолго до вашего рождения - и совершенно ничего не знаете о том времени, которое последовало затем? Это самый своеобразный случай потери памяти, о каком я когда-либо слыхал. Вы должны были быть очень хорошим ученым, если ваша «память» так детальна. Могу ли я каким-либо образом помочь.., восстановить ваши воспоминания? - Вы могли бы кратко обрисовать историю после 1902 года, - я решил, что очень ловко навел его на эти мысли. Он пожал плечами: - Собственно, не так уж много и случилось. Семьдесят лет славного мира, все при всем. Довольно скучно. - И никаких войн? - Ничего, что заслужило бы названия войны. Думаю, последнее тяжелое столкновение было бурской войной. - В Южной Африке? - Да, в 1910 году. Буры упорно добивались независимости. Заметьте, они были при этом не совсем не правы. Но мы их успокоили. Сражались шесть месяцев и потом еще сделали им целую кучу уступок. Судя по всему, что я читал, это, должно быть, была довольно кровавая война, - он вытащил из кармана куртки сигарету. - Вам не помешает, если я закурю? - Ни в коем случае. - Может быть, вы тоже хотите? - Благодарю. Я взял сигарету. Он быстро улыбнулся, зажигая мою сигарету предметом, похожим на коробочку с трутом, - своеобразный переносной зажигатель, решил я. Я постарался не слишком таращить глаза на эту штуку, когда наклонился вперед, чтобы прикурить. - Я чувствую себя немножко школьным учителем, - признался он н сунул переносной зажигатель в карман. - То есть когда я вам все это рассказываю. Но если это вам в чем-то поможет… - Определенно поможет, - заверил я его. - А что сталось с остальными великими державами - Францией, Италией, Россией, Германией…, - И Японией, - добавил он почти нехотя. - Какие трудности у них с колониями? - Ничего существенного. К тому же некоторые это заслужили. Тот способ, с помощью которого русские и японцы держат в повиновении свои китайские владения!.. - он закашлялся. - Не могу утверждать, что хорошо знаю их методы. Хотя китайцы, разумеется, тоже довольно-таки неуправляемое стадо, - он глубоко затянулся. - Американцы немного ленивы - особенно в их индокитайских колониях, однако мне это все же милее, нежели иной способ действий… - У американцев есть колонии? Он невольно рассмеялся над моим вопросом: - Забавно звучит, не так ли? Куба, Панама, Гавайи, Филиппины, Вьетнам, Корея, Тайвань - о да, у них внушительная империя, тут уж ничего не скажешь. Разумеется, они это так не называют. «Великое Американское Содружество Независимых Государств». Их отношения с Россией и Францией были одно время довольно напряженными, но относительно Англии до сих пор соблюдаются все обязательства. И пусть все идет дальше так же спокойно, сказал бы я. Наша империя - и Pax Britannica - по мне так, пусть они переживут всех. - Но были некоторые люди, - осторожно заметил я, - в годы, близкие к 1902-му, которые уже предвидели распад Британской империи. Майор Пауэлл рассмеялся от души. - Распад? Вы имеете в виду ипохондриков, вроде Редьярда Киплинга, Ллойд Джорджа и тому подобных людей? Боюсь, Киплинг сегодня больше не наслаждался бы прежним авторитетом. Хоть он и был настоящим человеком, но я думаю, в последнюю минуту утратил веру. Если бы он не погиб на бурской войне, то он еще изменил бы, надо полагать, свои воззрения. Нет, я думаю, можно с полным правом сказать, что самой старой империи мира суждена стабильность, какой она еще никогда не знала. Равновесие сил сохраняется очень хорошо. И это, в конце кондов, вовсе не во вред туземцам. - Катманду очень сильно изменился с 1902 года. Он снова бросил на меня подозрительный взгляд: - Знаете что, Бастэйбл, если бы я ничего не знал, я мог бы почти поверить в то, что вы действительно семьдесят лет проторчали на этой проклятой горе. Это в высшей степени поразительно - слышать, как такой молодой парень, как вы, говорит о прошлом подобным образом. - Мне очень жаль… - Вам не нужно извиняться. В конце концов, не ваша же вина! Но должен сказать, что психиатры на вас не нарадуются? Я улыбнулся: - То, что вы говорите, не кажется мне такими уж оптимистичным, - я указал на окно. - Вы не были бы настолько любезны, чтобы поднять жалюзи? Он взял маленький ящичек, лежавший на моем ночном столике. На ящичке имелись три кнопки. - Нажмите на эту! - посоветовал он мне. Я сделал, как он сказал, и, полный изумления, увидел, как жалюзи сами собой медленно свернулись рулоном и открылся вид на белые башни Катманду и часть аэропарка. - Они прекрасны, - сказал я, - эти воздушные корабли. - Да, разумеется, - отозвался он. - Я тоже так думаю. Знаете ли, для нас они стали уже чем-то само собой разумеющимся. Однако воздушный транспорт действительно дал Индии очень многое. И империи и, в конце концов, всему миру, если угодно. Возможность быстрой коммуникации. Незамедлительная торговля. Большая мобильность. - Что меня удивляет, - признался я, - так это то, что они удерживаются в воздухе. Я думал, газосодержащая камера все же металлическая. - Металл! - он затрясся от смеха. - Хотел бы я поверить в то, что вы меня ловко дурачите, Бастайбл! Металл! Полость состоит из борового волокна. Оно прочнее стали и несравненно легче. Газ - это гелий. В кабине кое-что сделано из металла, но в основном используется пластмасса. - Плас.., что это? - осведомился я, полный любопытства. - Гм… Пластмасса… Ее изготавливают из химических соединений… О Господи, вы должны же были слышать о пластмассе, приятель! Я предполагаю, это своего рода резина, но ее можно изготавливать различной прочности, различной формы и упругости. Я отказался от попыток понять майора Пауэлла. Даже в лучшие времена я никогда не был большим специалистом в области естественных наук. Я принял загадку его «пластмассы», как мальчиком в школе принимал тайну электрического света. И все же перед лицом всех этих новшеств и чудес меня утешало то, что некоторые вещи изменились совсем незначительно. В действительности они даже стали лучше. Отчаянные критики империализма моих дней очень быстро потеряли бы дар речи, если бы им довелось услышать то, что только что услышал я, - и увидеть доказательства процветания и стабильности, как видел их я из моего окна. В этот миг я пылал гордостью за свою державу и благодарил Провидение за взгляд на Утопию. На протяжении последние семидесяти лет белый человек достойно нес свое бремя, такое сложилось у меня впечатление. Майор Пауэлл встал, подошел к окну и выглянул, словно услышал мои последние мысли; руки его обхватили за спиной офицерский стек. - Как бы хотели викторианцы дожить до этого, - пробормотал он. - До времени, когда все их мечты и идеалы воплотились с такой полнотой. Но и для пас еще осталось достаточно работы, - он повернулся, цепко поглядел на меня; его лицо наполовину скрывала тень. - И основательное изучение уроков прошлого помогает нам в этой работе, Бастэйбл. - Уверен, что вы правы. Он кивнул. - Я знаю, что прав, - он выпрямился и отсалютовал мне стеком. - Ну, дружище, мне пора. Долг зовет. Он шагнул к двери. И тут неожиданно произошло нечто странное. Приглушенный толчок, от которого, казалось, вздрогнуло все здание. Я услышал, как вдали взвыли сирены и забили колокола. Лицо майора Пауэлла внезапно стало мрачным, он, побледнел, его глаза заблистали гневом. - Что это было, майор? - Бомба. - Здесь? - Анархисты.. Безумцы. Смутьяны. Европейцы с их излишней самоуверенностью. Ни в коем случае не индийцы. Немцы, русские, евреи - у них всех есть свой интерес в разрушении порядка. Он устремился вон из комнаты. Теперь его действительно призывал долг. Внезапный поворот от спокойствия к насильственным деяниям - от такого у меня перехватило дыхание. Я вновь откинулся на подушки и попробовал разглядеть, что происходит снаружи. Я видел армейские машины, мчащиеся через аэропарк. Вдали раздался еще один взрыв. Кто же в мире может быть столь безумным, чтобы желать разрушения такой Утопии?
Глава 6
Человек без цели
Было так же мало смысла размышлять о причинах взрыва, как и ломать себе голову над тем, как же мне удалось совершить путешествие в 1973 год. События, последовавшие в Катманду после случая с бомбой, промелькнули перед моими глазами слишком стремительно, покуда меня, словно редкостный музейный экспонат, таскали по этому миру. На следующее утро меня погрузили на однорельсовый поезд, следующий в Калькутту. Поезд имел форму воздушного корабля, с той только разницей, что был построен из стали и блестел латунью и цветными лакированными поверхностями. Он тащил за собой пятьдесят вагонов и мчался с устрашающей скоростью, достигавшей на прямых участках ста миль в час. Движущей силой этой невероятной машины был, как я узнал, электрический ток. Сделав несколько промежуточных остановок, мы достигли Калькутты за один день. Калькутта произвела на меня впечатление гигантского города, куда обширнее той Калькутты, что я знал; со сверкающими высотными строениями из стекла и бетона, перед которыми все то, чему я прежде дивился в Катманду, выглядело ничтожно малым. В Общественном Госпитале Калькутты меня обследовали двадцать специалистов, но все они объявили себя бессильными, и