стражников, вывела со двора своего скакуна с булгарским именем Хум.

Когда через немалое время она вернулась, раскрасневшаяся, с еще горящими от испытанного восторга глазами, то застала в своей спаленке старую Айху-бике, первую свою воспитательницу и тетку по матери отца. Сказывали, что Айху семьдесят семь лет назад, когда ей только-только исполнилось пятнадцать, свел в полон из Чаллов страшный ушкуйный разбойник Анбал, коим и по сей день матери пугают своих непослушных детей. Говорили также, что, когда Анбал привез ее в свое ушкуйниково логово на берегу Камы и задумал овладеть ею, она приставила нож к своему горлу и сказала, если он сделает еще один шаг к ней, то она вмиг лишит себя жизни. Главарь ушкуйников посмотрел на нож, пристально взглянул в ее глаза и ушел, повелев никому из своей разбойной вольницы не дотрагиваться до решительной полонянки даже пальцем. Через год сардар [7] Субаш, заманив ушкуйников в западню, перебил почти всех и сжег их разбойничий стан. Айха была освобождена и вместе с Субашем пришла в Чаллы.

— Где тебя шайтан носит? — ворчливо накинулась на Таиру Айха, перестав, наконец, мерить мелкими старческими шажками спальню девушки. — Великий сеид дважды уже о тебе спрашивал. Идем.

— А он не говорил тебе, зачем хочет меня видеть? — беззаботно спросила Таира, переодеваясь. — Что-то случилось?

— Может, случилось, может, не случилось, о том один Всевышний ведает, — философски заключила апа. — Я же точно знаю одно: когда призывает к себе великий сеид, надлежит идти к нему и не задавать лишних вопросов.

Айха вдруг шмыгнула носом, чем насторожила Таиру.

— Ты знаешь, зачем меня призывает к себе брат? Говори!

— Да ничего я не знаю, — быстро отвела взор старушка. — И откуда мне знать?

— Ладно, — недоверчиво косясь на воспитательницу, произнесла Таира. — Идем.

Когда она вошла в покои брата, тот беседовал с сардаром чаллынских ополченцев Хамидом из славного рода Амиров. Увидев Таиру, мужчины замолчали, и Юсуф кивком головы приказал Хамиду выйти. Собрав с таскака — небольшого низкого столика для письма — какие-то бумажные свитки в кованный серебром ларец, Юсуф, откинувшись на горку подушек, произнес:

— Проходи, сестра.

Неслышно ступая мягкими ичигами по ворсистому ковру, Таира подошла и села напротив брата. Юсуф скользнул взглядом по золотым волосам, доставшимся ей, видно, от далеких булгарских предков, отметил про себя, что у сестры уже сглаживается присущая ее возрасту угловатость фигуры, и сказал, глядя прямо в карие глаза цвета лесного ореха:

— Тебе уже четырнадцать.

Таира удивленно вскинула маленькие луны бровей и произнесла с чувством, лишь отдаленно напоминающим смирение:

— Конечно.

— Многие девушки в твоем возрасте уже жены, — продолжал смотреть ей в глаза сеид.

— Ну и что? — спросила Таира, уже понимая, к чему клонит брат.

— Тебе тоже пора замуж. Ибо сказал Аллах: «Неженатые человеки подобны мертвецам».

Юсуф замолчал и отвел взор.

— Я слушаю тебя, великий сеид, — подчеркнуто покорно произнесла Таира.

— Готовься к свадьбе, сестра. Срок твой настал, — прервал молчание Юсуф. — Кроме того, это мое решение преследует благо для тебя и всей нашей державы, — придав голосу торжественность, продолжал сеид. — Твой жених — великий и могущественнейший избранник Всевышнего, хан Ильхам…

— Но он не хан уже, великий сеид. — Снова поползли вверх две крохотные луны. — Я слышала, теперь на престоле брат его младший, Мохаммед-Эмин.

— Ты много слышала, сестра, — перебирая четки, медленно промолвил Юсуф. — Но, как говорят урусы, ты лишь слышала звон, не ведая, откуда и зачем он. Сегодня Ильхам не хан, а завтра, глядишь, все изменится, и, слава Аллаху, он снова будет владеть ханским престолом. Так говорит мне Всевышний. Быть тебе ханбике державы Казанской. И не вздумай противиться моему решению, — с опаской взглянул на Таиру Юсуф, зная своенравный характер сестры. — Это — воля Аллаха.

— Я не противлюсь, великий сеид, — помолчав самое малое время, тихо ответила она.

— Ну вот и славно, — успокоенно произнес Юсуф, почти с благодарностью посмотрев на сестру. Однако в его взгляде промелькнуло еще нечто, то ли нежность, то ли жалость. Впрочем, Таире это могло и показаться…

Святое дело — брак. К тому же полезное и лучшее из всех благодеяний человеческих. Так написал бы пророк, ежели б умел писать. Но он сказал так, и этого довольно для истинных правоверных. Неженатый у татар равно что непьющий у русских. Отношение к таковскому недоверчивое и настороженное: то ли болен чем, то ли нищ или, что еще хуже, жаден, ежели не желает разориться на мехр. А ведь изрек Мохаммед пророк, что, если человек воздерживается от женитьбы — он-де, не мой. Такого мне, дескать, и даром не надобно, пусть он хоть десять раз на дню, заместо оговоренных пяти, хвалу мне превозносит. Да и что тут долго говорить, коли день свадьбы у человеков правоверных все равно что семь сотен ден поста и молитв.

Свято и то, что следует за обрядом свадебным, когда мужчина, уже муж законный, остается наедине с молодой женой. О том, что бывает тогда меж ними, разговоров с Таирой никогда не заводили. Да и с кем о сем говорить на сеидовом дворе? Разве со старой Айхой?

А мысли об этом, ежели сказывать все без утайки, конечно, приходили. Два года назад, сильно напугавшись и думая, что поранилась, она прибежала к Айхе и показала ей свои шальвары в капельках крови, истекающей оттуда. Старая воспитательница, осмотрев ее, сказала, что так будет теперь каждый месяц и зовется это месячными очищениями.

— А еще это означает, — добавила Айха, беззубо улыбаясь, — что ты стала девушкой и можешь теперь рожать детей.

— Как это? — спросила тогда Таира.

— Это великая тайна, — тихо ответила Айха и закатила к небу глаза. — В тебя входит мужчина, изливает семя, и в твоем животе начинает расти его плод. Ребенок. Девять месяцев он зреет в твоем животе, а потом выходит из тебя на свет. Так устроено Всевышним.

— А откуда выходит ребенок? — полюбопытствовала Таира.

— Оттуда, — указала Айха на низ ее живота. — Из вместилища. Откуда сейчас у тебя течет кровь.

— Это же, наверное, больно? — всполошилась Таира, попытавшись представить себе, как это происходит.

— Больно. Но это — радость. Ты даришь жизнь новому человеку. Твоему ребенку.

После этого разговора мысли об этом приходили к Таире не раз. Как это, мужчина входит в нее?

Однажды, смущаясь и досадливо хмуря брови, она спросила-таки об этом Айху. Та не удивилась вопросу, лишь долго и пристально глядела на воспитанницу, слегка покачивая головой.

— Ты становишься взрослой, дочка. Не рано ли?

— Я хочу понять, — настаивала Таира.

— У мужчин внизу живота есть особая плоть, которой он и входит в женщину.

Об этой странности у мальчиков Таира знала. Будучи совсем маленькой, она однажды видела то, о чем ей рассказала сейчас Айха, у брата, когда они вместе играли, и у него задралась рубаха. Эта плоть была белой и маленькой, с мизинец, и походила на скрюченный и не зрелый гороховый стручок.