передачи.

Еще дальше Денисов увидел остановку автобуса.

Похоже, они действительно приближались к пункту, обозначенному Шерпом в его записях. За автобусной остановкой начиналась холмистая местность, постепенно опускавшаяся к железной дороге.

— Здесь, — показал строитель.

Они затормозили. Два десятка однообразных, отделенных равными промежутками подъездов впереди напоминали перфорацию киноленты. Дом стоял на возвышенности. От дороги к нему вела узкая тропинка.

— В пятидесяти метрах против автобусной остановки виадук. Внизу железнодорожная платформа.

— Спасибо.

— Остаетесь? — спутник Денисова, прощаясь, протянул через спинку сиденья руку. — Звоните.

Развернувшись, машина со строителями проскочила назад, к шоссе.

«Я увидел очень четкое и необыкновенно отчетливое изображение окружающего, — Денисов сверился с записями. — Белые дома слева и пустырь по другую сторону дороги. Все было резко: и выведенные, — как по линейке, абрисы окон, и огромная, выкрашенная в два цвета труба, и крыши домов, и платформа».

Сомнений не было: именно отсюда Шерп наблюдал за кем-то, думая о нем как о ребенке:

«…Он бодро топал, маленький, чуть ссутулившийся, оборачиваясь ко мне через каждые тридцать — сорок шагов, постепенно возвращаясь в свой образ».

По поводу направления движения Денисов не колебался: здесь была только одна тропинка, обозначенная четкой черной дугой. Снег на ней был вытоптан еще утром или накануне.

Пока Денисов шел к дому, никто не встретился ему, не обогнал.

Тишина холмов вдали нависала над микрорайоном, поглощая привычные городские звуки. Тихо играли дети у подъездов. От платформы за чахлым леском беззвучно удалялась электричка.

Арка, о которой упоминал Шерп, оказалась узким прямоугольным проемом.

Он был расположен точно в середине дома.

«Суть, наверное, в соотношении длины и ширины арок, площадей, зданий… — Денисов пожалел, что не спросил об этом у приезжавшего вместе с ним строителя. — Что это за постоянная величина, которая всегда радует глаз?»

Архитектура была совершенно незнакомой Денисову областью знаний, с которой он постоянно сталкивался.

Денисов прошел под арку. Впереди, по другую сторону проема, оказалось всего три здания. В двух — «самолетах» — размещались школы, третье оказалось башней с единственным подъездом, выложенным по фасаду кафельной плиткой.

Дальше, за домами, был овраг, по другую сторону его снова тянулись холмы.

«Тот, кого провожал Шерп, мог направляться только в этот украшенный кафельной плиткой дом, — подумал Денисов. — Сам адвокат по какой-то причине остался на остановке».

Денисов подошел ближе. Рядом с подъездом никого не было. У угла, против контейнера с мусором, сотрудник милиции — по-видимому, участковый инспектор — разговаривал с женщиной. Денисов подождал, пока он освободится.

— Товарищ командир, — подошел Денисов, когда женщина ушла. Чуточку фамильярное «командир» было в ходу между незнакомыми сотрудниками примерно одного возраста и положения. В нем было что-то уважительное и в то же время панибратское, на что никто со стороны не решился бы.

Он представился, коротко рассказал о несчастном случае, о письме адвоката.

— Белогорлова? — участковый подумал, покачал головой. — Первый раз слышу. Фамилия ни о чем не говорит.

— А Шерп? Игорь Николаевич?

— Никогда не слыхал.

Они еще поговорили, пока не пошел мелкий водянистый снег.

— Дом тихий, — сказал участковый. — Образцового содержания. Все бы такие. Ни заявлений, ни жалоб.

— Может, в дэзе что-нибудь подскажут, — подумал Денисов вслух.

— Дэз здесь недалеко. Только начальник у них в отпуске. В воскресенье видел его в «Ашхабаде».

— В Ашхабаде? — переспросил Денисов. — А-а… В кинотеатре.

Они пошли по тропинке мимо обеих школ, вдоль двадцатиподъездного здания, лежачего небоскреба, исполина, который с обратной, лишенной подъездов стороны казался еще длиннее.

— Квартирантов в доме много? — спросил Денисов.

— Один или два.

— А молодежи?

— Хватает. Есть хорошие ребята. — Участковый вдруг остановился: — Где она работает библиотекаршей?

Денисов сказал.

— Здесь же парень живет из пансионата! — участковый несильно мазнул Денисова рукой по плечу. — Работает культурником. Каждый раз зовет к себе отдыхать!

— Костя?

Денисов застал культурника в пансионате, на его рабочем месте. Как и во время их первой беседы, Костя все время улыбался, перебивал себя короткими дельными вопросами, на которые каждый раз отвечал весьма путано. Он поминутно отвлекался, сбивал щелчком пыль с рукавов, заглядывал сзади на свои высоченные каблуки.

— Для культурника главное что? — спросил он. — Настроение. А еще любить свою работу. Быть естественным. Импровизировать, увлекать. Кабинет, в котором они разговаривали, был завален спортивным инвентарем: матами, палатками, металлическими частями разборного турника, но всего больше в комнате было разнокалиберных, медицинского назначения мячей, наполненных песком.

— Поэтому отдыхающие из всего персонала дольше всех обычно помнят культурника, — разговаривая, он включал и выключал стоявшие перед ним шахматные часы, словно давал себе время на обдумывание.

— Все это только для отдыхающих? — Денисов показал на инвентарь. — А сотрудники пансионата? Они ведь тоже люди. Собираются вместе? На праздники и вообще.

— Крайне редко.

— Вы бывали у Леониды Сергеевны?

— Дома? Один или два раза.

— А она? По-моему, тоже недавно была у вас.

— В пятницу.

— Вы раньше не говорили об этом.

— На моем дне рождения.

За окном снова была зима, с особым покоем, лыжней вдали под деревьями.

— Какое это имеет отношение? Только путать!

— Другие сотрудники были?

— Никого из наших, кроме Леониды, — он щелчком пустил часы. И вообще человек семь-восемь.

— Ваши друзья?

— По спорту. Еще мать моя была. Видите ли… Как бывает? — он подкинул себе вопрос и стал объяснять. — Когда в коллективе работают молодые мужчина и женщина несемейные… — он снова замялся. — Кому-то кажется, что между ними что-то есть… Или же их начинают сватать, — закончил он решительно. — У меня есть подруга, Леонида ее знает. Кстати, в тот день она тоже была.

— Сидели долго? — поинтересовался Денисов.

— Леонида ушла рано. Сказала, что разболелась голова.

— Кто-нибудь проводил ее?

— Она отказалась.