Мой старший брат решил жениться, меня эта затея совершенно не занимала, пока я не познакомилась с его невестой… Оказалось, что она тайно занимается магией. Поначалу я сочла это чудачеством, многие барышни возомнили себя ведьмами, но невеста брата оказалась настоящей ведьмой. Неужели никто не смог почувствовать, какая сила исходит от этой особы! Я ей сильно завидовала, как обидно быть обычной девушкой, когда рядом с тобой живёт колдунья, которой подчиняются мистические силы! Вот бы и мне стать ведьмой! Для этого нужно получить колдовскую силу, которая переходит от умирающей ведьмы…

Так я решилась отравить невесту брата, это оказалось несложно. Убивать очень просто! Удивительно, внутренне я стала меняться… Теперь я легко вижу и знаю то, что закрыто от других… Я чувствую себя зрячей среди слепцов! При этом я понимаю, что нельзя выдать своих талантов, хотя так хочется похвастать перед гостями… Нет, нельзя себя выдавать… К счастью, никто ничего не заподозрил… Разве что моя чрезмерная задумчивость и отстранённость, но это объяснимо волнением за смерть будущей родственницы…

Прочитав отрывок из дневника сестры, граф протянул мне листок. Не веря его словам, я сама перечитала жуткие строки.

— Александра Осиповна, неужели вы не верите? — переспросил граф.

Как доказательство он протянул мне одно из писем Лизаньки, я сравнила почерк — всё верно. Неужели такое возможно? Белокурый ангел, невинно убиенное дитя, вызывающее жалость, оказалась злобным существом, ставшим жертвой своего же злодейства.

— Увы, вещи не такие, какими кажутся, — сказал Мишель, — я не любил, когда Константин Вербин[1] повторял эту поговорку, но теперь убедился в её истинности.

— Я восхищён вашей догадкой, но мне бы не хотелось, чтобы неприятная история моей семьи стала достоянием светских болтунов, — произнёс Романцев, прося сохранить его тайну.

— Почему вы решили скрыть правду? — спросил Мишель. — Тень подозрения так и осталась на вас, ваших друзьях, и вашей супруге… Подумайте, граф, стоит ли покрывать злодейство вашей сестры… Простите, не мне вам советовать…

— Я очень часто размышляю об этом, — печально ответил Романцев. — Но я боюсь раскрыть другую тайну моей жены… Она предпочитает сплетни об убийстве, разговорам о её способностях… Ей стоит больших трудов хранить тайну.

Я уже не слышала их речей. Меня занимали другие мысли. Эта девочка… как она могла решиться на такое злодейство?..

* * *

Не понимая причины своего решения, вечером я отправилась в летний дом, где осталась душа маленькой злодейки. Какая-то неведомая сила манила меня. Неужели тщеславие так затуманило рассудок девочки? Или дело в природной злобе, когда человек готов убить любого, кто встанет у него на пути?

Войдя в гостиную дома, я почувствовала странный приступ удушья, у меня закружилась голова, и я потеряла сознание.

Не знаю, сколько времени я пролежала без чувств. Когда я очнулась, комната была в сумерках. К счастью, ставни дома не закрыли, и прощальный вечерний свет проникал в гостиную. Мне с трудом удалось подняться на ноги. Спотыкаясь, я подошла к столу, где нашла свечи и зеркало. Всё осталось, как было, когда мы с Мишелем пытались поговорить с душой девочки. Сев за стол, я осторожно подняла со стола зеркало, лежащее стеком вниз. К своему удивлению, былая трещина на нём исчезла. Возможно, зеркало поменяли слуги, когда делали уборку? В такую догадку верилось слабо.

Повинуясь неведомому приказу, я направила зеркало на портрет и зажгла свечи. Несколько минут я молча смотрела на её лицо… за окном совсем стемнело… У меня болела голова… Я быстро устала и решила прекратить обряд, как вдруг изображение ожило… Или мне мерещилось из-за пламени свечей, дрогнувшего от сквозняка. Откуда сквозняк? Окна и дверь закрыты!

Постепенно миловидные черты лица девочки исказились. Я закричала, но поняла, что лишь беззвучно хватаю воздух. Потом я почувствовала пугающую беспомощность, будто кто-то пытается управлять моим рассудком, и не могла оторваться от её жуткого взгляда…

'Да, она не человек!' — мелькнула мысль.

Я с трудом попыталась прочесть молитву, но даже мысли не повиновались мне.

Собрав все оставшиеся силы, я толкнула зеркало, беззвучно упавшее на бархатную скатерть стола. С трудом поднявшись со стула, я взяла свечу со стола, намереваясь сжечь жуткий портрет вместе с домом… и к своему ужасу почувствовала, что не могу пошевелить рукой. Её глаза смотрели на меня. Зажмурившись, я с трудом разжала пальцы и уронила свечу на пол. Не в силах пошевелиться, я глядела, как языки пламени подбираются к портрету. Разум твердил — надо бежать, но тело мне не повиновалось.

— Александрин! — сквозь тишину прозвучал голос Мишеля.

Я почувствовала, как он подхватил меня на руки… и снова потеряла сознание… Когда я открыла глаза, меня ослепил огонь, охвативший мёртвую обитель. Мишель нежно сжимал меня в объятиях, что придавало мне сил — я возвращалась к жизни.

— Зачем вы пошли одна? — спросил он взволновано.

— Не знаю, — я говорила правду.

Отправляясь в мёртвую обитель, я понимала, что поступаю необдуманно, но ничего не могла с собой поделать. Меня будто заманили в проклятый дом.

— Вы правы, она не человек, — высказала я своё соображение, — она хотела завладеть моим рассудком…

Леденящей страх не покидал меня.

— Она хотела передать вам свою силу, иначе её душа будет маяться на земле, — ответил Мишель. — Но вы отказались от дара…

— Я не знала, что нужно желание преемника, иногда колдуньями становятся невольно, — робко возразила я.

— Значит, они тайно мечтали об этом, — таков был ответ.

— Но почему, когда мы попытались заговорить с ней, зеркало треснуло? — спросила я.

— Не знаю, — Мишель явно знал, но не хотел говорить об этом.

Я не настаивала на объяснении. Мишель всегда казался мне человеком необыкновенным, знающим