мне историю ревнивого мужа, описанную вами в 'Маскараде', даже отравленное мороженое…
— Допустим, в новой трагедии от мороженого умерла не невеста, а сестра графа, — поправил он.
— Не дразните меня! — я немного обиделась. — Граф приревновал свою невесту к одному из её прежних ухажёров… а сестра, возможно, догадывалась, что её брат — убийца, и граф, боясь разоблачения…
Мишель, казалось, не слушал моих рассуждений.
— Я чувствую, что всё не так просто, — сказал он мне, — здесь какой-то подвох… Был бы здесь мой приятель Вербин, сыщик, он бы с лёгкостью разобрался в этом запутанном деле…
— Да, подозреваемых много, — согласилась я, — например, сестра Валеньки, получившая её имущество… Отвергнутые ухажёры… Особенно вспыльчивый Устин…
— Из двух отвергнутых ухажёров задумчивый тихоня под большим подозрением… Люди подобного нрава непредсказуемы и способны продумать самый ужасающий способ мести…
Здесь я не могла с ним не согласиться.
— Мне вдруг вспомнилось одно мистическое собрание, на которое я попал совершенно случайно, — задумался Мишель. — Собравшиеся вели оживлённые беседы о колдунах и ведьмах, которые своими чёрными делами отравляют жизнь честным людям. Одним из жарких ораторов оказался Одинцов. Речь зашла до абсурда. Одинцов утверждал, что занятия колдовством надобно отнести к преступлениям государственной важности, и создать в тайной канцелярии специальную экспедицию для ведения следствий по магическим преступлениям.
— Как я подозреваю, вы подвергли беднягу публичным насмешкам! — нетрудно было догадаться.
— О чём вскоре пожалел, услышав в ответ подозрения относительно моей персоны, — ответил Лермонтов, — а моя поэма 'Демон' стала его козырной картой… Удивительно, как мне удалось уйти с этого собрания живым…
Мы подъехали к дорожной развилке, одна из дорог которой вела к проклятому летнему дому. Я испытала непреодолимо желание отправиться именно этим путём, мне казалось, что там меня очень ждут. Представился дворик и качели, на которых раскачивалась девочка, облаченная в белый погребальный саван, развевающийся на ветру. Её яркие голубые глаза отчётливо выделялись на бледном лице. У меня закружилась голова, я едва не упала с лошади, если бы не рука Мишеля, вовремя поддержавшая меня за талию.
Ни одну ночь я не могу заснуть спокойно, мне чудится, как призрачная тень преследует меня. Когда стемнеет, я боюсь подходить к зеркалу, сквозь грань стекла я вижу её лицо. Сегодня ночью я проснулась от ужаса, мне казалось, что чьи-то ледяные руки сжали моё горло. Я знаю, призрак не оставит меня в покое, пока не будет разгадана её тайна.
Вся надежда на помощь моего Демона…
— Вы догадались, кто убийца? — спросил граф. — Прошу вас, изложите ваши доводы.
По строгому голосу Романцева я поняла, что он не склонен доверять нашему мнению.
Мишель приступил к рассказу:
— Мой знакомый сыщик научил меня учитывать две вещи: первая — обращать внимание на детали, которые вызывают хотя бы малейшее сомнение; вторая — отбрасывать сомнения в фактах, какими бы невероятными они не казались. Сомневаться в фактах всё равно, что не верить собственным глазам.
Романцев кивнул.
— Продолжайте, я заинтригован, — произнёс он.
Его тон не выражал не малейшего интереса, мне показалось, что граф хочет поскорее выслушать нас, чтобы мы более не досаждали ему своими догадками.
— Во-первых, вернёмся в тот вечер, ставший последним для Валеньки, — продолжал Мишель. — Некоторые моменты показались мне весьма любопытными: ваша сестра сказала, что почувствовала, как
— Каков вывод? — спросил граф.
Удивительно, но в его голосе впервые прозвучал скрытый интерес.
— Вывод таков, только ваша сестра могла добавить яд в бокал, стоявший рядом с ней на столе, — уверенно произнёс Мишель, — разумеется, в это тяжело поверить… Но, повторюсь, не доверять фактам — это не верить собственным глазам.
— Михаил Юрьевич, позвольте узнать, почему умерла моя сестра? — спросил Романцев. — Допустим, она убила Валеньку, но кто убил Лизаньку?
Заявление Мишеля оказалось для меня неожиданным. Я с большим трудом сдержалась, чтобы не выдать своих чувств. К моему удивлению, Романцев отнёсся весьма хладнокровно к словам Мишеля, а я ошибочно полагала, что граф гневно прервёт подобные речи.
— Позвольте изложить по порядку, — начал Мишель, — меня сразу насторожило, что Лизанька
— Они подружились, — робко предположила я, отказываясь верить, что юное милое создание — коварная убийца.
— Возможно, — ответил Мишель, — но посмотрим, что было дальше… Ваш дневник, граф… Увы, записи в нём нерегулярны, но даже они помогают докопаться до истины! Вы объяснились с вашей будущей супругой, чем смутили и испугали её… В смятении она отдала вам мороженое и покинула вечер. А что сделали вы?
— Верно, я потом отдал мороженое Лизаньке…
Голос графа звучал спокойно и бесстрастно.
— Которая не знала, что ей вернулось отравленное мороженое, — закончил Мишель. — Только у неё была возможность отравить мороженое, как и шампанское вашей покойной невесты.
— А теперь потрудитесь изложить мотив преступления, — попросил Романцев также невозмутимо.
Ответ Мишеля поразил меня ещё больше.
— Ваша невеста была ведьмой, на что нам намекала её старшая сестра, — произнёс он, — судя по тому, что она скрывала свои таланты, Валенька не была шарлатанкой или мечтательницей, вообразившей себя всемогущей волшебницей, она, действительно, обладала мистической силой.
Лермонтов замолчал, вопросительно глядя на Романцева, который спокойно кивнул, позволяя продолжить рассказ.
— Есть поверье, что ведьма, умирая, через прикосновение передаёт свой дар преемнику… Лизанька держала умирающую Валеньку за руку, так вы написали в своём дневнике. Вашу сестру привлекла ведьмина сила, в этом нежном возрасте так хочется выглядеть необыкновенной, — Мишель закончил речь.
Я с мольбой смотрела на графа, удивляясь тому спокойствию, с которым он воспринял обвинения в адрес своей любимой сестры.
— Граф, — я не могла сдержаться, — что вы можете возразить?
— К сожалению, Александра Осиповна, данные умозаключения верны, — произнёс Романцев.
— А зачем Лизаньке убивать Катерину? — я не могла понять.
Граф молча открыл один из потайных ящиков своего стола. Он достал смятую тетрадь.
— Это я нашёл после смерти сестры, — произнёс граф печально. — Это её дневник! Я пришёл в ужас! Вы только послушайте!
Романцев побледнел, будто бы заново переживая страшную новость.
