'Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл, птица или д Ради неба, что над нами, часа Страшного суда, Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней, Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда? Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?' Ворон; 'Больше никогда!' 'Это слово – знак разлуки! – крикнул я, ломая руки. Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода! Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны? Не хочу друзей тлетворных! С бюста – прочь, и навсегда! Прочь – из сердца клюв, и с двери – прочь виденье навсегда! Ворон: 'Больше никогда!' И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он, Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда. Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный. Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, Знаю, – больше никогда! Перевод В. Брюсова (1905-1924)
Из всех, кто близость чтут твою, как утро, Кому твое отсутствие – как ночь, Затменье полное на тверди вышней Святого солнца, кто, рыдая, славят Тебя за все, за жизнь и за надежду, За воскресенье веры погребенной В людей, и в истину, и в добродетель, Кто на Отчаянья проклятом ложе Лежали, умирая, и восстали, Твой нежный зов познав: 'Да будет свет', Твой нежный зов заслышав, воплощенный В блеск серафический твоих очей, Кто так тебе обязан, что подобна Их благодарность обожанью, – вспомни О самом верном, преданном всех больше, И знай, что набросал он эти строки, Он, кто дрожит, их выводя, при мысли, Что дух его был с ангельским в общеньи. Перевод В. Брюсова (1924)
Тому недавно, тот, кто это пишет, В безумной гордости своим сознаньем, 'Власть слов' поддерживая, отрицал, Чтоб мысль могла в мозгу у человека Родиться, не вмещаемая словом. И вот, на похвальбу в насмешку словно, Два слова, – два чужих двусложья нежных, По звуку итальянских, – тех, что шепчут Лишь ангелы, в росе мечтая лунной, 'Что цепью перлов на Гермоне виснет', Из самых глубей сердца извлекли Безмысленные мысли, души мыслей, Богаче, строже, дивней, чем виденья, Что Израфели, с арфой серафим (Чей 'глас нежней, чем всех созданий божьих'). Извлечь бы мог! А я! Разбиты чары! Рука дрожит, и падает перо. О нежном имени, – хоть ты велела, Писать нет сил; нет сил сказать, помыслить, Увы! нет сил и чувствовать! Не чувство Застыть в недвижности на золотом Пороге у открытой двери снов, Смотря в экстазе в чудные покои, И содрогаться, видя, справа, слева, Везде, на протяженьи всей дороги, В дыму пурпурном, далеко, куда Лишь достигает взор, – одну тебя! Перевод В. Брюсова (1924)
