Была в племени девушка по имени Радуница. Всё ей казалось интересным. Пчела ли загудит — обернётся вслед. Дым чужого костра увидит — подойдёт, познакомится. Всё ей хотелось знать. И так она была умом быстра, лицом пригожа, что деревья ей говорили: «Останься с нами, будь белой берёзой или серой ивушкой. Мы тебя от ветра укроем». Звери вторили: «Живи золотой косулей между косулями или с рысями, как быстрая рысь. Мы тебя не обидим!» А чужие люди просили: «Будь женою любимой, сестрой названой, дочерью милой!» Но она лишь благодарила и догоняла своих. Однажды спохватилась, что племя далеко ушло: ни следов на земле, ни голосов не слышно. А лес вокруг частоколом сомкнулся. Испугалась девушка, горько заплакала. Стала петлять между деревьями, огибать колючие кусты. Так бежала, что слёзы, которые она лила, еле-еле за нею поспевали, сначала ручейком, а потом рекою. И кружила та река по девичьим следам, как кружево, вилась витьбою, изгибалась да выворачивалась на поворотах.
А когда девушка догнала своих соплеменников, увидели люди, что плывёт за нею по речной воде ель-суковатка (соха по-нашему) и колода-борть, полная мёду. Лесные подарки.
— От той поры, — закончил дед Завидич свой рассказ, — мы, витьбичи, рыхлим пашню, и она нас кормит. Здесь наша земля. Полочане селились по Полоти, витьбичи по Витьбе. Так и будет до конца времён!
— Дивно, — шептала Милава. — Может, и вправду лучше витьбянского края нет?
А про себя думала: отчего же тогда не возвращается домой Братило? Не худо ли ему там, на чужой стороне?
Чем старше становилась Милава, тем чаще вспоминала брата. Проезжих людей, что шли рекою от греков в варяги, спрашивала: не встречали ли где Братилу Тишатича из рода Завидичей? Тайком выходила на берег, заслоняла глаза ладошкой от яркого солнца, вглядывалась в южную сторону: не плывёт ли на чужеземной ладье её брат?
Поверяла буйному ветру горькие жалобы: «Где ты, братушка? Вспоминаешь ли своих кровных — нас с Дубком да старого деда?..»
Ветер подхватывал Милавин голос, мчал его в чужие пределы. Может, и услышит дальний зов скиталец?
ЧЕСТЬ И МЕСТО, СТАРШИЙ БРАТ!
Братило уходил с родного городища неоперившимся юнцом и сам ещё не знал, на что пускается! Разнообразие народов, огромность земли удивили его. В своих скитаниях он повидал многое. Был стрелян стрелами и посечен мечами. Оборонялся копьём против степняков-кочевников. Был пленён хазарами и продан в рабство на невольничьем рынке в греческом городе Феодосии.
Но однажды ночью перебил цепи, кинулся в горькую морскую воду и плыл, захлебываясь, пока не прибило его на рассвете к берегу.
Странствуя по степи то в одиночку, а то с товарищами, таким же бродячим людом, как он сам, упорно пробирался к лесной Витьбе, к дому...
И вот одним ясным ранним утром дед Завидич, прослезясь, дрожащими руками обнял внука.
Дубок, лишь смутно припоминая братние черты, молча поклонился тому в пояс, исподтишка любопытно рассматривая диковинную заморскую одежду: один рукав вдет, а другое плечо внакидку.
Милава вовсе задичилась брата, как чужого. Оробела, спряталась. А ведь сбылись, наконец, её мечты! Братило воротился.
Когда долгожданному пришельцу истопили жаркую баню, Дубок, хлеща его берёзовым веником, увидел по всему телу брата шрамы — на груди, на плечах. Но откуда они, спросить не посмел.
Братило отвык от спокойного течения жизни, от родного городища. Землянка казалась ему теперь тесной и тёмной. Молча сладил он длинную телегу на тяжёлых колёсах, сделанных из сплошного среза широкого соснового пня, запряг лошадь и ушёл в чащу рубить стволы. Обтесал их, начал складывать новую избу. Дубок ходил в помощниках и только успевал перенимать братнее умение. Тот, видно, был доволен; начал изредка ронять слова. Рассказывать, как живут люди в дальних землях. Дома они ставят высоко, а не зарывают в земляные норы, как витьбичи. Умеют ковать крепкие мечи да топоры, острые косы и серпы. А на городище до сих пор выменивают их на звериные шкуры, медовые соты.
Стало обидно Дубку за родное племя. Готов уже был вспылить, да опомнился: ведь он младший брат. Ответил покорно:
— Ты старше меня. В доме ты хозяин. Как скажешь — так исполнять буду.
Братило положил руку Дубку на плечо. Только сейчас он почувствовал по-настоящему, что вернулся в свой род, к своему очагу, где скитальцу честь и место.
КОВАЧ
Братило скоро стал первым человеком на городище. Он умел врачевать раны, добывать из болотных камней железо, плавить его в домнице, ковать ножи и серпы.
Для витьбичей это дело было новое, а всё новое поначалу пугает. Наковальню Братило вынес за ворота городища, в ближний лесок, под берёзы.
Удары молота доносились теперь глухо. Витьбичи верили, что в тяжком дыму плавильни Братиле открываются неведомые тайны. Что ковач может накликать на человека беду или же отогнать злые силы.
Один Дубок отваживался подходить к горну. Он и помогал брату копать круглую яму под домницу, густо обмазывал её глиной, оставив отверстие, соединённое с мехами. Братило говорил:
— Раздувает огонь воздух, который нагнетают мехи.
Но даже Дубку становилось страшно, когда в печи заревом разгоралось над кузницей багровое пламя и огромная тень ковача падала на землю. Дубок опасался ступить на эту тень.
Братило Тишатич стал с годами могуч, крепок мышцами. Глаза у него были серые до черноты под нависшими бровями. Голос густой, низкий, гудел, будто труба.
ЗА ЖЕЛЕЗНЫМИ КАМНЯМИ
В лесные пущи Братило уходил всегда один, ведя на поводу коня с перекинутыми мешками для железных камней. К седлу привьючивал заострённый щуп: им он станет разведывать береговые обрывы лесных озёр, шевелить тину в болоте. Там на корневищах и нарастают железистые отложения.
Звериной тропой, с рогатиной наготове, Братило не спеша пробирался вдоль Двины. По берегу стояли, как пики, островерхие ели. Из глубины лесов, будто из тёмного погреба, вытекала Витьба — витая река.
Отыскивая брод у Витьбы, путник зорко следил, как под водой, играя, вскипают перекаты.
Выбрав пологий склон и понукая коня, Братило взошёл по косогору. В сырых папоротниках звери протоптали след к водопою. Трещали сучья под копытами коня.
Внезапно он вышел из чащи на поляну, освещенную заходящим солнцем. Она была, как раскрытая дружеская ладонь!
