препятствий и неприятностей. Было даже два покушения на самую жизнь: раз чуть не убил меня брат моей жены в остервенении своей злобы, а в другой раз на охоте-с…
— Ну, сейчас генерала подковывать? — хихикнул Егор Иваныч.
— Вы слышали, что он сказал? — обратился фельдшер ко мне, как к третейскому судье. — Вот такое понятие у них у всех… А ну-ка, попробуй сам подковать генерала?.. Понятия не хватит. Пустые слова только умеете говорить и больше ничего. Да-с… На чем я остановился? Да, как жена меня хотела под суд отдать. Хорошо-с. Очутился я, одним словом, на полной свободе. А у самого этот самый клад гвоздем засел в башке… Обидно, конечно, что живем в одном городе, жена в своем доме, а я определился на квартиру к знакомому попу. Может, слыхали: отец Антоний? Очень умный человек, но скуп до зверства. О деньгах и не заикайся… Конечно, он жил вдовцом и дома даже не обедал, а больше по купцам. Очень его уважали купцы, потому как умный человек. Говорю это к тому, что через этого самого отца Антония я свет увидел. Обращался я к некоторым богатым людям за вспомоществованием на предмет клада, но везде получал отказ и обидные грубости. Даже нажил врагов, которые хотели определить меня в сумасшедшую больницу. Так-с… И вот, например, сижу я в поповском доме по целым дням и действительно начинаю чувствовать, что я в том роде, как сумасшедший… Конечно, от бедности это… Сижу и ропщу, ропщу и завидую. Ведь вот другие живут-с и радуются, а я должен жить и горевать. Почему? как? Почему отца Антония купцы наперехват приглашают в гости, кормят на убой, а я, например, голодаю? Или: напротив поповского дома живет акцизный генерал, то есть он штатский генерал. Ну, живет вполне: два лакея, коляска, квартира в двенадцать комнат и прочее. И почему-то меня стала разбирать злость вот именно на этого самого генерала. Конечно, опять от бедности. Раньше-то завидовал, а теперь сижу и злюсь. А тут еще отец Антоний с квартиры гонит и не велит мою комнату отапливать… И дошел я, можно сказать, до окончательного ничтожества, — продолжал фельдшер, делая отчаянную затяжку. — И все у меня генерал из головы не выходит… Ведь денег у него куры не клюют, а ведь не даст ни гроша, ежели пойти и объявиться напрямик. Так и так, дело верное… В шею прогонит. Хорошо. Видите ли, когда бедный человек думает, у него особенные мысли бывают. Целые дни, бывало, сижу у окна и думаю, что теперь делает генерал и какие, например, у него мысли. Конечно, богатый человек, сосредоточенный вполне — у него свои и мысли. С полгода я этак раздумывал о генерале, а тут меня и осенило… Сразу искра блеснула. И как все это весьма даже просто. А навел меня не кто другой, как отец Антоний. Видите ли, какое дело вышло. Сидим это мы как-то вместе утром, пьем чай, а отец Антоний все пожиже да пожиже мне наливает. Выходит как будто это невзначай… И насчет сахару тоже утеснение: «пей, грит, с сахарным песком». Сам-то рафинад кушает, а мне песочку, от которого так мочалом и нашибает. Хорошо. Сидим. Вдруг это к поповскому дому два воза сена подъезжают… Ах, боже мой, как это все просто на свете делается! Ну что такое, скажите, пожалуйста, два воза сена: пустяки и даже глупость, потому что красная им цена пять рублей.
Фельдшер махнул рукой и засмеялся. Я только тут обратил внимание на его особенность: он никогда не улыбался, и смех выходил какой-то деревянный. Егор Иваныч следил за ним недоверчивым взглядом.
— Может, к генералу сено-то подвезли? — спросил он.
— Да нет же, к попу. Да… Вот сейчас заходит это мужик и спрашивает отца Антония. «Так и так, два воза сена вам прислал господин Горшенин». — «Как так? почему?» Подивился-подивился отец Антоний, а потом взлел сметать сено в сарай. Поехал к Горшенину отец Антоний, а тот ему: «Закупился, грит, с сеном, два воза оказалось лишних — вот я вам и послал, батюшка». Понимаете, куда дело пошло? Ох и умница этот Горшенин. Прямо в самую точку попал… Отец Антоний, конечно, рад и Горшенина похваливает, а того не замечает, что у самого в башке эти два воза сена засели. Через некоторое время приезжает этот Горшенин уж к отцу Антонию и прямо: нужно пять тысяч на полтора часа. Дивиденту обещает целых триста рублей. Это за полтора-то часа. И что же вы думали: расступился отец Антоний и дал. А Горшенин, конечно, был таков с деньгами. Ищи в поле ветра… И вышло, что отец Антоний за два воза сена пять тысяч заплатил, и весьма просто. Купцы ему и сейчас проходу не дают и все сено это поминают. От злости он меня сейчас же и сахарного песку лишил. Ну хорошо, думаю, наверстывай теперь… И что удивительно, подари Горшенин отцу Антонию что угодно за ту же цену — ничего бы из этого не вышло, а против сена не мог человек устоять. Предмет огромный, хозяйственный… Да-с, так я тогда и просветлел.
— Сейчас генерал начнется? — спрашивал нетерпеливо Егор Иваныч.
— Да, генерал. Видишь ли, в младости я весьма был подвержен к рыбной ловле и тогда еще удивлялся, как это даже самая большая рыба попадается на крючок из-за самого пустого предмета вроде червяка, мушки и тому подобное. И чем больше рыба, тем легче ее обмануть, потому что жадности в ней больше и надеется на свою силу. А ведь она живет, значит, имеет свой рыбий смысл, и вдруг: трах!.. То же и с птицей… Чучелу ей покажешь — она и летит, милая. А что такое чучело: пустяки и даже совсем глупость. Или тоже рябчик по осени: пикнешь ему в пищик, а он так прямо на тебя и летит гоголем. Вся суть именно в пустяках… Набросься с дрекольем — и ничего не поймаешь, а только напугаешь всех. Вот это самое я и сообразил, когда пошел к генералу. Нужно сказать, что у меня и полная отчаянность в то время была, потому как без денег его никак невозможно взять. А взять нужно… Моих-то собственных капиталов оставалось всего восемь копеек. Хорошо. Отправился я в гостиный двор, прямо в москательную лавку, купил на пятачок краски умбрии и с ней прямо к генералу. Даже сам теперь удивляюсь смелости… Хорошо. Швейцар, натурально, меня в шею. Ну, я хожу по тротуару и жду, когда приедет генерал. Едет… коляска, пара вороных, кучер, как хороший деревянный идол… Я тут и вцепился в генерала. Старик был строгий, все его боялись, а тут сам испугался, когда я на него наступил. Прямо лезет человек в отсутствии ума. Швейцар это меня хочет опять вытолкать, а я генералу прямо в нос свою краску сую и притом повторяю самый вздор: «Бедный человек, ваше превосходительство… пострадал от собственной жены… промежду прочим, родной зять покушался даже на жизнь… Осчастливьте слово выслушать». Генерал смотрит на меня, нахмурился. «При чем же, грит, эта дурацкая краска?» Я тут же ему в передней все и объяснил: «Краска эта итальянская, ваше превосходительство… Один провоз стоит больше трех рублей с пуда. Спросите хоть сами в гостином дворе». Тут уж генерал рассердился и даже затопал на меня ногами. «Мне-то какое дело, грит, до твоей дурацкой краски? Убирайся вон, дурак…» Я сейчас на колени. «Ваше превосходительство, совсем даже она не дурацкая, потому как я ее вам могу доставить по гривне за пуд сколько угодно. Открыл месторождение, а человек бедный… Купцы не поверят бедному человеку. А ведь это какое дело: умбрии идут тысячи пудов, и ежели с каждого пуда нажить один рубль — и то богатство. Припадаю к стопам вашего высокопревосходительства…» Пожал генерал плечами, а краску все-таки взял.
— Значит, затравка вполне? — хихикнул Егор Иваныч. — Ну и дошлый человек уродится в другой раз…
— Что же дальше — дальше уж все как по-писаному. Как насыпал я этой умбрии генералу в башку, ну он и вцепился. Через три дня сам за мной присылал… Тоже любопытно на гривенник рубль получить. Выдал даже мне задатку десять рублей. А я на эти деньги купил два пуда этой самой краски, поехал в лес верст за двадцать, выкопал собственноручно яму аршина на три глубины, а потом приделал боковушку да туда свою умбрию и забутил. Ну, привез генерала. «Пожалуйте, ваше высокопревосходительство, в яму…» В яму не согласился залезать, а я ему и давай из ямы лопатой выкидывать краску. Целый пуд накидал… Только и всего. Ну а потом уж на полном доверии сделался. Начал разведки делать, паровую машину поставил, казарму для рабочих — все как следует. Генерал дает деньги, а я руководствую. Когда он заскучает — я сейчас ему целый воз краски привезу. Нарочно брал из разных магазинов и с песком мешал. Ну, в полтора года таким манером тысяч пятнадцать из него вынул.
Наступила пауза. Егор Иваныч широко вздохнул и проговорил с завистью:
— Любую половику к себе в карман положил?
— Ну это уж мое дело…
— А молодчина! — неожиданно проговорил Егор Иваныч. — Ей-богу, молодчина… Ведь надо же было придумать!.. Ловко…
— И ничего ловкого, — сказал фельдшер. — Разве я для себя хлопотал? Для себя-то ввек не придумаешь… И потом, я эти деньги потом отдам генералу, и даже с процентами, только обыщу клад. Все равно, как в банке, у меня его деньги лежат. Опять ты ничего не понимаешь, Егор Иваныч. Ну на что мне генеральские деньги, когда и своих будет достаточно? Плевать мне на них…
— Дурак будешь, — спокойно заметил Чнбуртай. — Большой дурак… Тебе счастье бог давал, а ты дурак будешь.
