— Но они не примут никаких извинений. Вы перешли запретную черту, и этого достаточно. Они вас заберут. Вам прямая дорога в Сибирь и в соляные копи. Ну, а Дядя Сэм… как он об этом узнает? Ни одно словечко не долетит до Штатов. «Мэри Томас» — сообщат газеты — погибла со всем экипажем. Вероятно, во время тайфуна в Японском море. Вот что скажут газеты, да, пожалуй, и люди. Вы попадете в Сибирь и в соляные копи. Умрете для всех близких и родных, даже если и проживете, быть может, еще с полвека.

Так сплеча разрешил вопрос Джон Льюс, носивший прозвище Морской Законник.

Положение казалось серьезным всем собравшимся в кубрике «Мэри Томас». Едва только команда внизу приступила к обсуждению серьезного вопроса, вахтенные с палубы спустились вниз и к ней присоединились. Было безветренно, и все матросы были свободны, за исключением рулевого, которого только дисциплина удерживала у колеса. Даже Буб Руссель, юнга, протиснулся вперед, чтобы послушать разговоры.

И момент действительно был серьезный, об этом свидетельствовали нахмуренные лица матросов. Три предшествовавшие месяца «Мэри Томас» — шхуна для ловли тюленей — охотилась за тюленями вдоль берегов Японии и к северу до Берингова моря. Здесь, на азиатской стороне моря, они вынуждены были отказаться от ловли. Вернее — не идти дальше, ибо там, дальше, русские крейсеры охраняли запретную зону, где тюлени могли мирно размножаться.

Неделю назад шхуна попала в густой туман. Одновременно заштилело, и с тех пор туман не рассеивался, а легкий ветерок покрывал воду едва заметной рябью. Само по себе это было не так плохо, шхуны, охотящиеся за тюленями, никогда не спешат, пока можно охотиться; но беда заключалась в том, что в этом месте сильное течение относило к северу. Таким образом, «Мэри Томас» по неведению преступила запретную черту и с каждым часом невольно проникала все дальше и дальше в опасные воды, где на страже стоял русский медведь.

Никто не знал, как далеко она продвинулась. В течение недели не видно было ни солнца, ни звезд, и шкипер не мог произвести наблюдения и определить положение судна. В любой момент их мог захватить какой-нибудь крейсер и утащить всю команду в Сибирь. Судьба браконьеров, охотников за тюленями, была слишком хорошо известна «Мэри Томас», вот почему лица их были так серьезны.

— Друзья мои, — заговорил один из рулевых, немец, — дело ошень плоха. Как раз, когда мы сделали большой ловля, пришел беда. Русски заберут нас, и наши шкуры, и наша шхуна, и пошлют с анархисты в Сибирь. Эх, дело ошень плоха!

— Да, в этом-то вся беда, — продолжал Морской Законник. — Полторы тысячи засоленных тюленьих шкур, добытых честным трудом, — все отнято будет! Прости-прощай, хорошая получка! Иное дело, если бы браконьерствовали, но охота была честная, в открытых водах.

— Но если мы-то ничего плохого не делали, разве они могут сделать что-нибудь с нами? — осведомился Буб.

— Не годится, чтобы мальчишка твоих лет совался в разговоры старших, — возразил матрос- англичанин, примостившийся на краю своей койки.

— Неверно, Джек, — заявил Морской Законник. — Он вправе спрашивать, ведь ему грозит потеря жалованья, как и всем остальным.

— И трех пенсов за него не дал бы, — фыркнул в ответ Джек. Он строил планы после получки поехать домой в Челси и повидаться с семьей и теперь был явно не в духе, ибо, по всей вероятности, ему грозила потеря не только жалованья, но и свободы.

— Почем они знают! — сказал Законник в ответ на вопрос Буба. — Мы здесь, в запретных водах. Разве им известно, что мы попали не по своей воле? Суть в том, что мы здесь, и на борту у нас полторы тысячи шкур. Откуда им знать, что мы их добыли в открытых водах, а не тут? Понимаешь, Буб, все улики против нас. Если бы ты поймал человека, у которого карманы набиты яблоками точь-в-точь такими, какие растут на твоем дереве, да и поймал ты его на этом самом дереве, что бы ты подумал? Он тебе скажет, что ничего не мог поделать, — его вроде как бы ветром принесло сюда, а яблоки совсем с другого дерева, но ты-то что подумаешь, а?

Проблему, представленную в таком освещении, Буб прекрасно понял и уныло покачал головой.

— Лучше нам умереть, чем попасть в Сибирь, — сказал один из гребцов. — Они сошлют нас на соляные копи и заставят работать до самой смерти. И света белого не увидишь. Я слыхал об одном парне, которого приковали цепями к товарищу, а товарищ помер. И они оба были скованы вместе. А не то сошлют на ртутные копи, а там слюной изойдешь. Пусть меня повесят, а слюнявиться не хочу.

— Почему слюнявиться? — спросил Джек и даже выпрямился на своей койке, услыхав о новых ужасах.

— Да ведь ртуть тебе в кровь попадает, потому оно так и выходит. А десны все вспухают, словно у тебя цинга, только еще похуже, и зубы начинают шататься. И язвы делаются. Так и помрешь страшной смертью. Самый сильный человек, и тот долго не протянет в ртутных копях.

Наступило молчание.

— Плоха дело, — горестно повторил немец-рулевой. — Плоха дело! И шего я не в Иокогама? А? Это еще што?

Судно внезапно накренилось, палуба поднялась. Крохотная миска, звеня и грохоча, скатилась по наклонной доске. Сверху донеслось хлопание парусов и дрожащие «ра-тат-та» бокового лик-троса, слабо натянутого в фока-зейле. Затем голос штурмана загудел в люк:

— Все на палубу, ставь паруса!

Никогда еще на такое распоряжение не отвечали большим энтузиазмом. Штиль миновал. Поднялся ветер, который унесет их на юг в безопасные моря. С радостными криками все бросились на палубу. Двигаясь с лихорадочной быстротой, они поставили марсели, бом-кливера и стакселя. Пока они работали, завеса тумана поднялась, открыв черный купол неба, усеянный старыми знакомыми — звездами. Когда все было кончено, «Мэри Томас» грациозно легла набок и понеслась по волнам вперед, к югу.

— Огни парохода впереди, с носа, сэр! — крикнул часовой со своего поста на баке.

Голос его звучал взволнованно. Капитан послал Буба вниз за ночным биноклем. Все столпились на подветренной стороне и смотрели на подозрительное, незнакомое судно. Уже стали обрисовываться его смутные, неясные очертания. Эти воды почти никем не посещались, и был один шанс против тысячи, что перед ними не русское патрульное судно. Шкипер все еще с беспокойством смотрел в бинокль, когда на борту незнакомого судна вспыхнуло пламя, а затем раздался громкий пушечный выстрел. Самые худшие опасения оправдались. Это было патрульное судно, стрелявшее, чтобы заставить «Мэри Томас» лечь в дрейф.

— Застопори! — крикнул шкипер рулевому; голос у него стал совсем безжизненным. Затем он обратился к команде: — Обстенить кливер и фока-зейл! Спустить бом-кливер! Формарселя на гитовы! Развернуть грота-шкоты!

«Мэри Томас» легла в дрейф и начала важно приседать перед длинными волнами, катившимися с запада.

Крейсер подошел ближе и спустил шлюпку. Охотники за тюленями наблюдали в жутком молчании. Они могли разглядеть белые очертания шлюпки, медленно опускавшейся на воду. Разглядели и людей в шлюпке, а затем до них донесся скрип боканцев и команда офицеров. Под ударами весел шлюпка рванулась вперед и направилась к ним. Ветер усиливался, и волнующееся море не позволяло хрупкому суденышку лечь бок о бок с раскачивающейся шхуной; но, выждав удобный момент и воспользовавшись спущенным канатом, офицер и пара матросов вскарабкалась на борт. Затем шлюпка отошла дальше, туда, где волнение было меньше; весла были подняты над водой; на корме, у руля, остался молодой мичман.

Офицер, в форме второго лейтенанта русской службы, спустился вниз со шкипером «Мэри Томас», чтобы взглянуть на судовые документы. Несколько минут спустя он снова появился на палубе. Его матросы