наблюдаю,
Пацанчик в шестьдесят семь лет,
Как сносят дом. – Какого чаю?
Вам дом мешает, педсовет?!
Рукой железной, трехсуставной,
На птицу древнюю похож,
Здесь экскаватор, Идол главный,
Весь в зубьях его страшный нож.
Гребенкой мощною ласкает
Он череп здания слегка.
И тем былое разрушает,
И падает он свысока,
Как гильотина на француза,
Будь ты Дантон, иль Робеспьер…
Но дом советского союза!!!
Я прошептал: «Простите, сэр!
За этих варваров удары,
За дикарей слепой порыв».
Не могут Вани-комиссары
Придти на помощь, расстрелив
Усатого бульдозериста,
Прорабов трех и двадцать пять
Узбеков, и таджиков триста.
«Простите, сэр Хрущев опять!»
О, инкубатор плодородный!
Хрущевка славная вовек.
В ней зачали в былые годы
Немало русских человек!
Я старый философ, на гибель богов
«Титаника» гибель похожа.
Страшнейшим, могучим тайфуном без слов
Из Вагнера льется тревога…
В пробоины бьет, сногсшибая народ,
– Прощайте, друзья-пассажиры! —
Вот юная леди, ломаясь, плывет.
Злой айсберг наносит им дыры…
И Вагнер, и Вагнер, и Вагнер притом…
«Титаник» – как утлая лодка
Колышется и загребает бортом.
Ди Каприо сценой короткой
Заставил заплакать весь зал в темноте,
Холодная крутит пучина.
И Вагнер, и Вагнер… Во всей красоте…
С зловещей улыбкой мужчина
Над волнами после летал не спросясь,
И выл, и жужжал, и смеялся,
Пока, в непроглядную бездну стремясь,
«Титаник» во тьму опускался…
Я старый философ, на гибель богов
Такой равнодушно взирает.
Как над океаном, тяжел и багров
Рассвет не спеша наступает…
Луна
Сидел и ел, луна светила
И полнолунием была,
Тарелку супную солила
Своей сметаною дотла.
И этот глянец погребальный,
И этот погребальный крем
Напоминал, что Рим тотальный
Собою начал агнец Рем…
Потом был Рем уже немецкий,
И Гитлер Ромулом другим,
Рейх основавши молодецкий,
Расправился проворно с ним…
– Луна не это намекает!
– А что ты знаешь о Луне?
Там механизмы промокают
На нам невидной стороне.
Для пересадок там площадка —
Цивилизаций след иных,
Иного, высшего порядка,
Помимо умыслов земных.
Не для того, чтоб любоваться
Луны кладбищенской красой,
Чтоб было легче добираться
Нам во Вселенной небольшой, —
Луна основана подручно
На четверть, или часть пути.
И менструируют беззвучно
Все наши самки по пути…
Вот с рюкзачком и в кедах красных,
А также красное пальто,
Стоит худышка лет опасных
И ждет маршрутное авто…
Ей капюшон на брови сбился,
Гляжу мечтая, полупьян
(Я на GQ вчера напился),
Как я ее поймал, мужлан…
Ну то есть заманил под видом
Чтобы прочесть ее стихи
(« – Заложницу я вам не выдам!
– Стреляйте в сердце, мужики!»).
Такие страстные мыслишки
Под скальпом, господи, седым,
Как у зловонного мальчишки
В мозгах, под скальпом молодым…
Воскресное утро, сдобренное женщиной, —
Бледная попа из-под одеяла,
Прекрасные радости – простая трещина,
Но она ликовала, она страдала…
Будем обедать в солнечном свете,
А под вечер, когда поблекнет день,
Будем смотреть кинофильм, как дети,
Попивая вино, развивая лень…
И я вновь в тебя въеду на жеребце мохнатом,
И я вновь тебя, как город, займу,
Перетряхну твои молекулы, каждый атом,
Каждый твой волосок подыму…
Ранним утром в понедельник женщина уходит,
Пьет торопливо утренний чай,
На лице своем спешно порядок наводит,
Уезжает в Бирму, или Китай.
Там среди иероглифов бродят мужчины,
Там тарзанят, смеются, работают, пьют,
До следующего воскресенья
слиплись половины.
Но спасибо, Христос, за воскресный уют!
Воспоминание
Жан Катала трубку курил,
Парализованный, в кресле сидя,
Жан Катала переводил,
Мухи при том не обидя…
Люси ему помогала жить,
Люси тоже переводила,
Некоторое время к ним заходить
Мне очень нужно было…
Славный Paris тогда пах углем,
А югославы каштаны жарили,
Мы о Париже всплакнем таком,
Позже по нем ударили…
Город великий быть должен с гнильцой,
В меру облезлый, слегка разрушенный,
Вот он и был – раритет такой —
Город печальный, ветрами скушанный.
А когда город – фонтаны и лак,
Стекла его помытые, —
Думаешь: «Что за тщеславный дурак!
Крыши зачем так крытые!»
Здесь не живут, не прижав девиц,
С задниц штаны им не стягивают,
Нету энергий у ваших лиц!
Ножки у вас подрагивают…
Средневековый тогда Paris
Был пролетарским городом.
Вот и Наташа идет, смотри!
Пьяная, очень гордая…
В дороге
Близ церкви, с сонными «Продуктами»
Здесь обитает тихий «Хлеб»,
Написанный большими буквами,
А рядом – красный «Ширпотреб».
Затем кусты, деревья хилые
И километры пыльных рощ.
О Русь моя, своими силами
Я вырастал здесь, тих и тощ.
Глядя во двор
Вот обыватели – медведи…
Ребенок на велосипеде
Пересекает, клопик, двор.
Вот жирной бабушки позор,
Что волочит сардели-ноги
И круп коровы на себе…
О обыватель! Слава, Боги!
Что не подобен я тебе.
Пьяней, болван! Ходи по кругу!
Глыбообразный, как медведь,
Имей в сто килограмм супругу,
Детьми умеющий греметь,
Вопи детьми, вози соплями,
Еду тащи, носи горшки,
Я – кто всю жизнь сражался с вами,
И вы – зловонные кишки…
Время втекает в раковину вечности
Иногда застаивается,
Порой бурлит…
Втягивает в себя наши страсти- мордасти,
«Га-га-га!
Плюф!
Шпок-шпок», —
Говорит.
Время впендюривается
И рас-пендюривается.
– А Вы верите в Бога-Отца,
Сынок?
– Я верю в спичечный коробок…
Реальность жесткая в шестом часу утра,
От лампочек предутренние тени.
Твои, скорее желтые, колени,
Сырая мгла осеннего двора…
Как неуютно! Как нехорошо!
Зачем так неприятно и тревожно?
До сей поры мне было жить несложно —
Чего ж теперь такой пейзаж пошел?
Комфорт дипломатических приемов
Вблизи открытых плоских водоемов.
Разносит алкоголь официант…
На деревах повязан красный бант
И лампочки веселые моргают.
Их тушат, а потом опять втыкают…
Лужайка пахнет мясом и «петролем»,
Все атташе пропахли алкоголем
Военные. А вот идет кузина,
В руке ее глубокая корзина,
А в ней благотворительные чеки…
Ликуйте, подопечные узбеки!
Достанется вам дань гуманитарная,
Машина будет куплена пожарная.
……………………………………..
Уж атташе, как древние драконы,
Проспиртовались ровно по погоны,
Они такие газы изрыгают,
Что спичку поднеси, и запылают…
Реки Иордан неглубоки
Тяжелые полосы вод,
Всклокоченные пророки
Впотьмах проклинали народ…
Фигура по водам ходила,
Ступнями прикле-енная.
Вот, как это в древности было…
Фигуры светились края.
– Учитель! – Учитель! – Учитель! —
Кричали ученики.
И к ним обернулся Спаситель
На самой средине реки…
Вонючим праздником несет,
Игрушек чепухой,
Пирог распотрошенный ждет,
Портвейн стоит густой…
А вот и темный виноград!
А вот и крем-брюле!
Я – молодой аристократ,
Ты – Золушка в золе…
Однако в полночь перейдет
К тебе моя судьба,
Контесса юная ведет
На поводке раба.
Черты ужасные зимы
Видны в моем окне.
От Питер Брейгеля чумы
Как убежать бы мне!
О
