имеющегося при тебе золота? Ты плавал за этим богатством на Хвалынское море, а к ним оно явилось само. Да какой разбойник устоит перед желанием завладеть сокровищами, принадлежи они хоть лучшему другу или злейшему врагу? – продолжал однорукий.– Помышляй они о вашей гибели, что мешало им уничтожить вас вчера или позавчера, пять или десять дней назад? Навалились бы всем скопом, заплатили бы за каждый ваш труп тремя или четырьмя своими – вот и отомстили бы сполна за своих погибших от ваших мечей единоверцев. Нет, не нападали, ибо пуще всего страшились испробовать на собственной шкуре остроту русского или варяжского меча. Что за радость от победы, если сам навсегда в землю лег, что за корысть от захваченного богатства, ежели оно досталось не тебе? Поэтому, русский князь, сколько бы ни собралось против тебя степняков-разбойников, успех будет на твоей стороне – твои дружинники сражаются за право возвратиться на родную землю, а это разноплеменное воронье слетелось сюда с желанием поживиться чужим добром. Это разные вещи, и сражаются за них тоже по-разному.
– Степняки прежде не навязывали нам решительного сражения оттого, что к ним постоянно подходила подмога, в то время как мы ежедневно несли потери,– сказал Асмус.– К тому же они надеялись, что рано или поздно мы совершим на незнакомой местности роковую ошибку, позволив себя окружить либо загнать в место, где будем поставлены перед выбором: погибнуть или сдаться в полон. Но сейчас, когда до Саркел- реки рукой подать и, не останови они нас сегодня, завтра мы будем в спасительном прибрежном лесу, они вцепятся в нас мертвой хваткой, как свора охотничьих собак в раненого зверя.
– Вцепятся и отпустят, когда увидят, что вы им не по зубам или ваше поражение будет слишком дорого стоить им, победителям,– спокойно ответил однорукий.– А когда в сражение вступит конница воеводы Ярополка, о точном местопребывании которой степнякам пока неведомо, они это увидят и поймут сразу. И тогда их военачальники зададут себе вопрос – стоит ли им лить море собственной крови, чтобы разгромить вас? И не будет ли ослабление буртасской державы, которое неминуемо последует в результате подобного кровопролития, прежде всего на руку Хазарии, более близкому, а потому и более опасному врагу, нежели Русь? Так что, воевода, главное не в том, победите вы или нет, а в той цене, которую заплатите за свою победу.
Краем уха прислушиваясь к разговору Асмуса с одноруким, великий князь рассматривал выстроившуюся между русско-варяжским войском и лесом, за которым лежала Саркел-река, вражескую конницу. Ее было много, очень много, но Игорь не сомневался в благоприятном для себя исходе грядущего сражения. Свою роль в этой уверенности играла не только конница Ярополка, удар которой из леса в спину вражескому войску окажется для него полной неожиданностью, но и упомянутая одноруким причина – буртасы и их союзники хорошо понимали, что начатая ими война с Русью выгодна их общему врагу – Хазарии. А то, что неприятельские военачальники в первую очередь заботились о сохранении своего воинства, а не об уничтожении любой ценой русичей и викингов, подтверждали все предыдущие события, начиная с первого дня высадки Игорева войска на сушу.
Они причалили к берегу и начали покидать суденышки в месте, указанном приплывшими ночью на дереве посланцами сотника Микулы и атамана Казака. Ими были десятский из отряда Микулы и тщедушный однорукий человек, для помощи которому в трудной дороге через лесные дебри и в опасном путешествии по ночной реке на плохо управляемом дереве и понадобился крепкий, саженного роста дружинник. Посланец атамана не приглянулся Игорю с первого взгляда: мало того что был невзрачен на вид, однорук и от долгого пребывания в холодной воде его непрерывно била дрожь,– на его груди висел медный крестик.
– Ты поклоняешься Христу, богу женщин и слабых духом мужчин? – спросил Игорь у однорукого, когда тот на сносном русском языке пожелал ему от имени Микулы и атамана доброго здравия, долгих лет жизни и побед над врагами.
– Да. Он тот небесный Владыка, в руки которого я вложил свою судьбу,– ответил однорукий.
– Но разве может смертный избирать себе небесного Владыку? Разве не наши боги даруют нам жизнь и мы за сей дар обязаны почитать их и служить им?
– Ты прав, великий князь, жизнь каждому из нас действительно дарована Богом, и мы ежечасно служим ему за это. Но дело в том, что Бог один, а народов и племен на земле множество, и всяк человек волен называть Бога по-своему. У небесного Владыки лишь главных имен десять: Адонай, Иах, Саваоф, Садаи, Тетраграмметон, Эседерхи, Эль, Элион, Эльхи, Элоим, а сколько иных? Если вы, русы, именуете своего бога Перуном, а я, фракиец, Христом, что в этом удивительного, ежели, к примеру, мы хлеб и воду, землю и небо тоже называем по-разному? Главное, чтобы мы почитали своего Бога и следовали его заповедям, а он за вашу веру не оставлял нас без своих милостей.
– Милостей? – презрительно скривил губы Игорь.– Наши боги не даруют русичам милостей, а помогают нам в делах и защищают от недругов. Мы сообща храним Русь: боги не Небе, а мы их волею – на земле. А ежели ты, христианин, рассчитываешь на милости своего Иисуса, отчего он не спас тебя хотя бы от увечья? – указал Игорь на пустой рукав мокрого халата собеседника.
– Ошибаешься, великий князь,– возразил однорукий.– Не храни меня Господь, в той сече, где я лишился руки, я мог легко потерять голову. В неудачном сражении с сарацинами из всей моей центурии в живых остались лишь я и трое легионеров.
– Ты был воином? И даже, как я понимаю, не простым дружинником?
– Да, я был центурионом Нового Рима. Несмотря на мой рост, я неплохо владел оружием, а еще лучше умом. Но, лишившись руки, я расстался с легионом и стал вначале ремесленником в Константинополе, затем вести дела богатого купца-рахдонита, которому приглянулся своей грамотностью и сообразительностью. И здесь Господь тоже хранил меня от напастей: ремесленником – от разорения, на караванных тропах – от мечей разбойников. А в конце концов он оказал мне настоящую милость: надоумил, что мой истинный удел – быть казаком.
– Быть казаком – это Божья милость? – поразился Игорь.– В чем же она?
– Я всю свою жизнь стремился к свободе. Вступил в легион, так как хотел быть послушным лишь воле императора, стал ремесленником, чтобы подчиняться только законам Нового Рима, пошел в услужение купцу-рахдониту, надеясь, что он оценит мой ум и я буду не его слугой, а уважаемым помощником. Но я не был свободным нигде: в легионе надо мной был целый десяток самодуров-начальников, ремесленником я зависел от произвола взяточников-чиновников, а не от закона, а купец хотел видеть во мне не равного ему по уму человека, а во всем ему послушного слугу. И лишь став по милости Бога казаком, я наконец-то обрел настоящую свободу.
– В чем же она? В том, что по воле атамана ты продирался сквозь лесные чащи, затем несколько часов пребывал в ледяной воде? Посмотри, ведь у тебя от холода до сих пор зуб на зуб не попадает. Разве захотел бы ты проделать подобное путешествие ко мне по собственной воле?
– Великий князь, атамана над собой я избрал сам и обязан подчиняться его воле. И она еще ни разу не расходилась с моей. Сейчас я с тобой потому, что. точно так, как и атаман, на стороне твоих русов, а не хазар или буртасов. А каким богам мы с тобой верим и поклоняемся, сегодня не столь важно – мы вершим сообща земные дела и не намерены вторгаться в небесные споры между Перуном и Христом. Может, перейдем от разговоров обо мне к более важным? Или ты до сих пор не можешь смириться с тем, что вместо полюбившегося тебе Сарыча атаман прислал меня?
Однорукий сказал то, в чем так не хотел признаться себе Игорь – он действительно чувствовал себя уязвленным, увидев посланцем Казака не Сарыча, с которым свыкся за время похода, а незнакомого человека. Если Сарыч был умнее и расторопнее однорукого, почему Казак выказал столь явное неуважение к великому князю, направив к нему какого-то калеку, к тому же христианина и бывшего ромейского центуриона? Если же, наоборот, однорукий умнее и сообразительнее Сарыча, почему Казак вначале дал ему в проводники самого обыкновенного разбойника, а не одного из лучших своих людей? Пытаясь понять, что за человек предстал перед ним, и сравнить его с Сарычем, Игорь и затеял длинный разговор с одноруким.
– Ты прав, я надеялся, что Казак вновь пришлет ко мне Сарыча,– ответил Игорь.– Ведь мы уже познакомились и научились хорошо понимать друг друга.
– Сарыча нет в живых,– сказал однорукий и перекрестился.– Он умер от буртасской стрелы на руках твоего сотника Микулы. Не случись этого, сейчас на моем месте стоял бы он…
Выслушав рассказ о гибели Сарыча и не чувствуя больше обиды на Казака, Игорь изменил отношение и к его посланцу.
– Как тебя кличут?
