страшную расправу, так и маленький рыцарь, будто злой демон, кидался на янычар. Имя его турки знали уже и по прежним битвам, и из рассказов хотинских турков; было уже широко известно, что встреча с ним в бою неминуемо сулит смерть, так что никто из янычар, запертых сейчас меж бастионами, узрев его внезапно пред собою, и не пытался защищаться, а, закрыв глаза, погибал от удара рапирой со словом «кишмет» «
Драгуны воротились через наполненный ров с песнями и криками — пахнущие кровью, тяжело дыша; из турецких шанцев и из замка дали еще несколько орудийных залпов, и наступила тишина. Так окончилось это многодневное артиллерийское сражение, увенчавшееся приступом янычар.
— Слава богу, — сказал маленький рыцарь, — будет отдых по крайней мере, до утреннего намаза, мы его заслужили.
Но то был отдых весьма относительный; глубокой ночью в тишине снова послышался стук кирок, бьющих в скальную породу.
— Это похуже пушек будет, — сказал, прислушиваясь Кетлинг.
— Эх, вылазку бы сделать, — заметил маленький рыцарь, — да нельзя, люди очень fatigati «
— Да уж не нынче, — ответил Кетлинг. — Гляди-ка, люди попадали что снопы, спят мертвым сном. Драгуны даже сабель не обтерли.
— Баська, ну-ка в город и спать! — сказал вдруг маленький рыцарь.
— Хорошо, Михалек, — покорно ответила Бася, — пойду, коли велишь. Да только монастырь-то уж заперт, так что лучше бы мне здесь остаться, сон твой стеречь.
— Странное дело, — сказал маленький рыцарь, — после таких трудов сна ни в одном глазу, даже голову приклонить неохота…
— А ты кровь свою взбудоражил, с янычарами забавляясь, — сказал Заглоба. — Со мною тоже бывало такое. После боя ни в какую уснуть не мог. А что до Баськи, так чего ей в ночи тащиться к запертой калитке; пускай уж лучше здесь до утреннего намаза побудет.
Обрадованная Бася обняла Заглобу, а маленький рыцарь, видя, как ей хочется остаться, сказал:
— Ну пойдем в комнаты.
Они пошли. Но оказалось, что в комнатах полно известковой пыли от сотрясавших стены снарядов. Оставаться там было невозможно, и, чуть погодя, Бася с мужем воротились обратно к стенам и устроились там в нише, на месте замурованных старых ворот.
Он сел и оперся о стену, а она притулилась к нему, как дитя к матери. Стояла августовская ночь — теплая, мягкая. Луна светила в нишу, бросая серебристый отблеск на их лица. Пониже на подворье замка, видны были спящие вповалку солдаты и тела убитых в дневной перестрелке — недосуг было предать их погребению. Тихий свет месяца скользил по этим грудам, словно небесный отшельник хотел разглядеть, кого просто сморила усталость, а кто почил вечным сном. Далее вырисовывалась стена главного строения замка, черная тень его закрывала половину двора. По ту сторону крепостных стен, где меж бастионов лежали порубленные янычары, слышались мужские голоса. Это обозники и те из драгун, кому добыча была милее сна, обирали тела убитых. Фонарики как светлячки мелькали на поле боя. Люди тихо окликали друг друга, а кто-то вполголоса затянул ласковую песню, так не вязавшуюся с занятием, которым он был поглощен в эту минуту:
Что мне мошна, что конь да корова?
Я их не стою…
Пусть хоть помру — без хлеба, без крова,
Только б с тобою!
«
Немного погодя звуки стали утихать, и наконец все замерло.
Наступила тишина, нарушаемая лишь далекими отголосками кирок, все еще долбящих скалу, да окликами караульных на крепостных стенах. Тишина эта, свет и дивная ночь одурманили маленького рыцаря и Басю. Стало им отчего-то тоскливо и немного грустно, хотя и сладко на душе. Бася подняла взор на мужа и, видя, что глаза у него открыты, спросила:
— Михалек, не спишь?
— Даже странно, но вовсе не хочется.
— А тебе хорошо тут?
— Хорошо. А тебе?
Баська покачала светлой головкой.
— Ох, Михалек, уж так хорошо, ой, ой! Ты слышал, как там пели?
И она повторила последние слова песенки:
Пусть хоть помру — без хлеба, без крова,
Только б с тобою!
Настала минута молчания, прервал ее маленький рыцарь.
— Баська, — сказал он, — послушай-ка, Баська!
— Что, Михалек?