костюм, который переливается на солнце, и в белой рубашке с дырочками».

— Но пиджак на нем был?

— Нет. Нет, он был без пиджака, в цветной рубашке…

— Вы готовы подтвердить это под присягой?

— Я лучше скажу, что я не помню, во что он был одет.

— Хорошо. Откуда он доставал деньги?

— Деньги? Из заднего кармана брюк.

— А брюки какого цвета?

— Не помню. Кажется, темные… Ночью все кажется темным…

— А сколько стихов из вашего последнего цикла вы прочитали Кочеву?

— Там всего восемь стихов.

— Сколько это страниц?

— Двенадцать…

— Как, по-вашему, он разбирается в поэзии?

— Да. Что да, то да. Он понимает поэзию.

— Он разбирал ваши стихи?

— Да. И делал это интересно. Очень интересно. Поэтому я и развесил уши. Поэтому я и стал заглядывать ему в глаза, до той минуты, пока он не начал меня вербовать…

— Хорошо. Спасибо. У меня остался к вам последний вопрос, Иоганн Шевц…

— Пожалуйста, господин прокурор…

— Вы состоите членом какой-либо партии?

— Я?! А что? Нет, не состою.

— Какой партии вы симпатизируете?

— Партии поэтов…

— Прекрасный ответ. Ну а теперь ответьте мне: зачем вы лжете?

— Кто? Я? Я вам не лгу.

— Все, что вы мне сказали, правда?

— Да. Все это правда.

— Тогда я сейчас включу магнитофон, и вы мне прочитаете вашу поэму, а потом последний цикл, а после этого я их разберу… Страница — это две минуты времени, Шевц… Итого вы читали Кочеву ваши стихи в течение сорока четырех минут. И он, как вы говорили, неплохо разбирал вашу поэзию… Тоже минут двадцать. Потом он вас «вербовал» в течение десяти минут, как минимум… Итого вы с ним провели час двадцать четыре минуты. А от метро до кабачка «Кругдорф» десять минут езды или тридцать минут ходу. Значит, если вы встретились у метро в одиннадцать часов и вы настаиваете на том, что это было именно в одиннадцать, то как Кочев мог оказаться в «Кругдорфе» в одиннадцать тридцать, причем добирался он туда пешком?

…Наблюдение, пущенное за Иоганном Шевцом, принесло то, что и ожидал Берг: сначала поэт ринулся на квартиру местного руководителя НДП, а после позвонил по телефону к человеку, который встретился с ним на Сименштадте, а оттуда, после беседы с поэтом, поехал к Айсману.

…Человек этот был Вальтер, связник Айсмана по НДП.

— Господин Ауфборн, вы утверждаете, что находились в кабинете редактора Ленца, когда к нему пришел помощник Люса и передал пленку?

— Да.

— Как представился посланец Люса?

— Он просто сказал: «Редактор Ленц, мой босс хочет предложить вам сенсационный материал, а мне за то, что я его принес, следует к уплате тысяча марок». — «Что за материал?» — «О том болгарине, который дал деру». — «Пойдемте в наш кинозал…» — сказал Ленц.

— Вы не видели, как Ленц платил человеку Люса деньги?

— Нет.

— Как его звали?

— Он не назвался. Просто сказал: «Я от Люса».

— Вы говорили, он представился помощником Люса?

— Нет, это неверно. Это я так понял его… Вообще-то, он сказал: «Я от Люса».

— Опишите его.

— Очень неприметная внешность. Я еще удивился, что в кино существуют такие неприметные люди. Шатен, небольшого роста, в коричневом костюме…

— В какое это было время?

— Часов в двенадцать или около этого.

— То есть во время обеденного перерыва?

— В редакции не очень-то соблюдается обеденный перерыв. Все время горячка.

— Вот я тоже не соблюдал обеденных перерывов и нажил себе язву двенадцатиперстной кишки…

— У меня была язва до фронта… На фронте все зарубцевалось.

— Вы на каком фронте воевали?

— Я был все время на севере. Помогали финнам, потом был в Норвегии.

— Вы проходили денацификацию?

— Да. У англичан. Сразу после войны меня сунули в лагерь только за то, что наша часть была приписана к СС. А я и в глаза-то не видел этих палачей… Неужели я виноват в том, что на горнолыжников напяливали черную форму?

— Сколько времени вы провели в лагере?

— Семь месяцев.

— К суду вас потом привлекали?

— Тогда всех привлекали к суду.

— Я понимаю… Всех привлекали, почти всех… Но вас, именно вас, привлекали?

— Да.

— Вы были осуждены?

— Осужден?! Я был оклеветан!

— На сколько лет вас оклеветали?

— На пять лет.

— За что?

— Они, видите ли, обвинили нас в том, что мы сожгли какую-то партизанскую деревню в Норвегии. А мы не сжигали никакой деревни. Там убили трех наших ребят и вели по нас стрельбу с крыш. Мы, естественно, отвечали тем же…

— Как давно вы работаете у Ленца?

— С тысяча девятьсот сорок седьмого года.

— То есть сразу же после освобождения из тюрьмы?

— Да.

— Вы сидели в одной камере с Ленцем?

— Да.

— И сразу же начали вести отдел спортивных новостей?

— Да. К черту политику! Только секунды и минуты… Я даже перестал заниматься предсказанием чемпионов, хватит! Все наши беды оттого, что мы не знаем, на кого и когда ставить…

— Ставьте на… — Берг осекся и вздохнул. — Ладно… Бог с ними, с предсказаниями. Кто еще был в кабинете Ленца, когда пришел помощник Люса?

— Нет, не помощник Люса, а человек от Люса.

— Да, да, я понял и записал это ваше уточнение. Когда в кабинет Ленца вошел Диль?

— Кажется, к концу нашей беседы.

— Что он мог слышать из разговора?

— Наверное, лишь заключительную часть…