Хлеб на снегу! Прикоснулась губами.Это не хлеб. Это камень,Только осколок от кирпича…Ветер, мороз… А слеза горяча!Старая книгаУтром он выпил пустого чаю.Руки согрел о горячий никель,Слабость и голод превозмогая,Вышел купить старую книгу.Весь он сквозит иконой Рублёва.Кажется, палка сильней человека.Вот постоял на углу Садовой.Вот у Фонтанки новая веха.Вкопаны в снег, неподвижны трамваи.Замерли стрелки часов на Думе.Книгу купил. Раскрыл, замирая.Не дочитал страницу и умер.
Мать
Мужчина вдруг на улице упал,Раскрытым ртом ловя дыханье полдня.Не собралась вокруг него толпа,Никто не подбежал к нему, не поднял.Кто мог бы это сделать — все в цехах,А кто на улице, сам еле ползает.Лежит упавший. Слёзы на глазах,Зовёт срывающимся тонким голосом.И женщина, с ребёнком на руках,Остановилась и присела возле.В ней тоже ни кровинки. На вискахСедые пряди, и ресницы смёрзлись.Привычным жестом обнажила грудьИ губы умиравшего прижалаК соску упругому. Дала глотнуть…А рядом, в голубое одеялоЗавёрнутый, как в кокон, на снегуРебёнок ждал. Он долю отдал брату.Забыть я этой встречи не могу…О, женщина, гражданка Ленинграда!
Чашка
Тишина стояла бы над городом,Да в порту зенитки очень громки.Из детсада в чашечке фарфоровойМальчик нёс сметану для сестрёнки.Целых двести граммов! Это здоровоМама и ему даст половину.А в дороге он её не пробовал,Даже варежку с руки не скинул.Поскользнулся тут, в подъезде. Господи!Чашка оземь, сразу раскололась.И сметаны он наелся досыта,Ползая по каменному полу.А потом заплакал вдруг и выбежал.Нет, домой нельзя ему вернуться!… Мама и сестрёнка — обе выжили,И осталось голубое блюдце…
