Звонок в дверь.

Не открывать. Никого видеть не хочет. А потом по сознанию полоснула мысль: «А вдруг это Юля?». Он не мог от нее прятаться. И, несмотря ни на что, хотел ее видеть.

Открыл дверь. На пороге — Оксана.

— Привет.

— Привет.

Глеб удивлен. Они не разговаривали со дня похорон отца. Молча смотрит на нее.

— Смотри, что у меня есть, — Оксана достает из сумочки бутылку коньяку. — Давай помянем твоего отца… по-семейному.

За окном дождь. Нет, даже не так. За окном — ливень. Надвигается первая майская гроза. По оконному стеклу бегут потоки воды. По Юлиным щекам — слезы. Она оплакивает. Отца Глеба. Его горе. Их вконец испортившиеся отношения. Свою безответную любовь.

Заместитель директора банка плачет, закрывшись в своем кабинете. Некрасиво шмыгает носом. С ресниц капает тушь. А в голове — одни только «Почему?».

Почему он так отдалился от нее? Почему не позволял помочь? Почему орал и злился, когда она все- таки, против его воли, оказывала посильную помощь? Почему он плакал, уткнувшись в колени своей бывшей жене, а ей не позволял даже малейшей попытки пожалеть себя?

Полутемный кабинет освещается вспышкой молнии. На Юлиных щеках блестят дорожки слез. Через пару секунд слышится близкий и оглушающе громкий раскат грома. Следом — еще одна гроздь молний озаряет кабинет. А Юлино сознание озаряет неожиданная мысль.

Глеб боится показать перед ней свою слабость. Перед Оксаной — не боится быть слабым. А с ней… потому что… Потому что хочет, чтобы она знала его только с самой лучшей стороны. Потому что… Может быть, потому что… он любит ее? Эта мысль обжигает.

Она была нужна ему. Вместо того чтобы обижаться на него, надо было не обращать внимания на его рычание и отказы. Показать, что он может на нее рассчитывать. Что она любит его, несмотря ни на что. Да просто надо было сказать, что она его любит! Наплевав на гордость. Потому что ему было все эти дни в сто раз хуже, чем ей! И она должна была помогать, утешать и поддерживать его. Черт подери, это на ее коленях он должен был плакать! И это совершенно не стыдно. После всего того, что ему пришлось пережить.

Юля резко встает, походит к зеркалу. Противно. Стыдно. Рыдать и жалеть себя, в то время как любимому человеку в разы хуже и тяжелее, чем ей. Оттирает пальцами размазавшуюся тушь. Потом подходит к столу, нажимает кнопку интеркома.

— Маша, я уезжаю. Отмени совещание.

Почему она решила не звонить в дверь, а открыть отданным ей несколько дней назад запасным ключом, Юля не очень четко понимала. Думала, что он, возможно, спит, после вчерашних поминок и связанных с ними хлопот. Хотела посидеть тихонько рядом и посмотреть на любимое лицо.

Стараясь не шуметь, открыла дверь. Заглянула в комнату. И не поверила своим глазам.

Опять они. Снова на диване. На этот раз Глеб не плачет. Ему… не до слез. Рубашка наполовину расстегнута. Под рубашкой, на его груди, прямо… под сердцем… Оксанина рука. И они целуются.

Трудно идентифицировать звук, который вырвался у Юли, когда она это увидела. Но он был громким.

— Юль! — Глеб резко вскакивает на ноги.

— Черт! Я опять не вовремя. Извини, — какую чушь она несет! Но сознание совершенно парализовано открывшейся картиной. — Я думала, ты спишь…

Она слепо поворачивается к входной двери. Слезы. Они опять застилают глаза.

— Юль, подожди, — он на ходу застегивает рубашку.

Юля поворачивается, не пряча слез. Лишь пару раз моргает, чтобы четче видеть лицо Глеба.

— Что, это опять не то, что я подумала?

Он резко останавливается. Собственно… Почему бы не так… Ему все равно уже больно так, что дальше некуда. А Юля… Пусть думает, что он совсем уж распоследняя скотина. Так ей будет проще. Его забыть.

— Да нет, — отвечает, глядя прямо в ее полные слез глаза. Пальцы его останавливаются, так и не закончив застегивать рубашку. — Это именно то, о чем ты подумала.

Он пожалел о своих словах, едва успев произнести их. Потому что никогда не видел столько боли в одном взгляде.

— Нет, постой… — хлопнувшая дверь заглушает его слова.

— Глеб?.. — сзади подходит Оксана.

Он поворачивается к ней.

— Вот зачем тебе это надо было? А?..

— А тебе? Тебе это не надо было? Глеб, ну, правда же… Тебе надо отвлечься. Забыть…

— Забыть?! — он не выдерживает и срывается на крик. Делает глубокий вдох в бесплодной попытке унять подступающие гнев и панику. Если кто и виноват в сложившейся ситуации, то только он. Он сам. Уже спокойнее добавляет: — Ты полагаешь, что секс может заставить меня забыть о том, что у меня больше нет отца? Или о том, что я вел себя последние две недели как последний мерзавец? Или о том, что только что до смерти обидел любимую женщину?

Он опять… почти кричит. Потому что понимает, что он наделал. Он ее предал. Предал женщину, которую любит больше жизни. Которую собственноручно спас, после того, как ее предал другой. Такой же урод и скотина, как и он сам. Господи, Юлька, что же я наделал?!?

— Уходи, — цедит сквозь зубы, открывая шкаф и доставая куртку.

— Глеб, ты что… выгоняешь?

— Просто. Уходи.

— Она кто? У тебя с ней что — серьезно?

— Уходи!!! — уже орет он. Хватает с полочки ключи от мотоцикла. — Или я закрою тебя здесь!

Ехать на мотоцикле под проливным дождем… непросто. Но ему было очень нужно. И он мчался по городу. Сквозь плотные струи дождя. Сквозь всполохи молний и грохот грома. Аппарат абонента выключен… А самого абонента нет на работе. Глеб уже был там. И никто, включая Юлиного босса и секретаршу Машу, не знает, где Юлия Юрьевна. Маша вообще потеряла дар речи при виде огромной, насквозь промокшей фигуры с мотоциклетным шлемом в руке.

Теперь он ехал к ней домой. Старательно отгоняя воспоминания об их первой встрече. А что, если сидит опять где-нибудь на лавочке, насквозь промокшая? Это опять пневмония. Вторая за полгода. Юленька, прости меня. Только бы найти…

Или еще хуже… Мчится куда-нибудь сквозь грозу на своем бегемоте в своей обычной манере. Стекло заливает дождь. Наверняка плачет. Черт, черт, черт!!! За свою профессиональную карьеру он столько повидал… последствий того, что делает с человеческим телом автомобильная авария, что при мысли о возможном исходе такой поездки волосы шевелились на затылке.

Бросил мотоцикл у подъезда. Бегом поднялся и позвонил в дверь. Безрезультатно. Тишина.

Спустился на подземную парковку. Охранник отрапортовал, что Юлия Юрьевна не приезжала.

Оставалось одно. Выйти на улицу. Сесть на скамейку. Рядом с брошенным мотоциклом. И ждать. Слушая, как колотится в груди перепуганным зайцем сердце. Ощущая, как разворачиваются и сворачиваются в животе холодные липкие кольца страха за Юлю. Давя подступающий к горлу ужас. С каждой уходящей минутой. Не чувствуя холода. Ничего, кроме все нарастающей и нарастающей паники.