— Мой супруг, — добавила она, — никогда не перечитывает ни одной главы в своих старых книжках. Когда последняя правка закончена, его интерес к книге пропадает, несмотря на то что порой он годами вынашивал план романа и выдумывал ситуации, встречающиеся в книге.

— Можно узнать про методы вашей работы? — спросила я. — Полагаю, вы не будете возражать против раскрытия своих рецептов?

— Не понимаю, — остроумно парировал он, — кого могут заинтересовать подобного рода вещи, но попытаюсь посвятить вас в секреты моей литературной кухни, хотя никому не порекомендую поступать таким же образом, потому что считаю, что каждый из нас выполняет свою работу свойственными только ему средствами, инстинктивно выбирая лучший метод. Начинаю я работу с наброска того, что должно войти в новый роман. Никогда не приступаю к книге, не определив предварительно, чем она начнется, что будет в середине и чем закончится. До сих пор мне удавалось удерживать в памяти не одну, а до полудюжины окончательно разработанных сюжетных линий. Если я испытывал какие-либо затруднения в этом плане, то считал, что пора кончать работу над сюжетом. Составив предварительный план, я работаю над содержанием каждой главы и только потом уже приступаю к собственно написанию первой черновой копии, что всегда делаю карандашом, оставляя поля шириной в половину страницы для поправок и дополнений. Читаю написанный текст, а потом обвожу его чернилами. Однако настоящая работа для меня начинается с первой корректуры, когда я не только правлю каждую фразу, но и переписываю порой целые главы. У меня нет уверенности в окончательном варианте, пока я не увижу напечатанного текста; к счастью, мой издатель позволяет вносить значительные исправления, и роман часто имеет восемь или девять корректур. Завидую, но не пытаюсь подражать примеру тех, кто не меняет и не добавляет ни единого слова от самого начала первой главы вплоть до последней фразы.

— Но такой метод сочинительства значительно замедляет вашу работу?

— Я так не считаю. Благодаря вошедшей в привычку систематичности я регулярно пишу по два романа в год. И постоянно опережаю этот график; фактически я пишу сейчас книгу, которую опубликуют в тысяча восемьсот девяносто седьмом году; иными словами, у меня подготовлено к печати пять рукописей. Конечно, — добавил он задумчиво, — достигнуто это не без жертв. Очень скоро я открыл, что по-настоящему тяжелый труд и регулярный, равномерный темп производительности несовместимы с удовольствиями жизни в обществе. Когда мы с женой были молоды, то жили в Париже, наслаждались жизнью и всем многообразием ее удовольствий. Но в последние двенадцать лет я проживаю в Амьене;[18] моя жена здесь родилась. Здесь я с ней и познакомился пятьдесят три года назад[19], здесь же сконцентрировались мало-помалу все мои привязанности и интересы. Некоторые из моих друзей даже говорят, что я больше горжусь не своей литературной репутацией, а тем, что стал городским советником Амьена. Не отрицаю, что очень доволен своим участием в управлении городом.

— Значит, вы не пошли по следам многих ваших собственных героев и не отправились путешествовать по миру, что легко могли бы осуществить?

— Да, путешествия и в самом деле меня очень привлекают; одно время немалую часть года я проводил на своей яхте «Сен-Мишель». Могу сказать, что искренне предан морю и не в состоянии придумать лучшего идеала, чем жизнь моряка. Но с возрастом пришла любовь к покою и тишине, — печальным тоном закончил фразу романист-ветеран. — Теперь я путешествую только в воображении.

— Полагаю, месье, что к своим прежним триумфам вы добавили еще и лавры драматурга?

— Да, — ответил он. — Знаете, у нас во Франции есть поговорка, утверждающая, что человек всегда возвращается к своей первой любви. Как я уже говорил вам, мне всегда особенно нравилось все драматическое. В литературе я дебютировал как драматург, и среди многих реальных удовольствий, которые мне принесла работа, ни одно не доставило мне столько радости, как возвращение на сцену.

— А какие из ваших романов имели наибольший успех на сцене?

— Самым популярным, наверно, был «Михаил Строгов»; его играли по всему миру. Очень успешно прошла пьеса по роману «Вокруг света в восемьдесят дней», а позднее в Париже поставили «Матиаса Сандорфа». Вы, возможно, удивитесь, когда узнаете, что мой «Доктор Окс» положен в основу оперетты, шедшей лет семнадцать назад в театре «Варьете»[20]. Когда-то я сам руководил постановкой своих пьес. Теперь же блеск театрального мира я могу наблюдать только из зрительного зала нашего очаровательного амьенского театра, которому, надо признаться, часто делают честь своими выступлениями многие хорошие провинциальные труппы.

— Полагаю, — обратилась я к мадам Верн, — ваш супруг получает много корреспонденции от огромной армии английских поклонников, состоящей из незнакомых друзей и читателей?

— Да, разумеется, — ответила она, — а еще у него просят автографы. Посмотрели бы вы! Если бы я не охраняла его от поклонников, то он бы проводил все время, подписывая имя на листках бумаги. Думаю, немногие люди получают столько посланий от незнакомцев, сколько их доставляют моему мужу. Люди пишут ему обо всем: предлагают сюжеты романов, делятся своими заботами, рассказывают о пережитых приключениях, присылают свои книги.

— А позволяют ли себе эти незнакомые корреспонденты задавать нескромные вопросы о планах господина Верна?

Добрый по натуре и очень любезный хозяин ответил на это:

— Многие интересуются моей следующей книжкой. Если и вы разделяете подобного рода любопытство, то знайте, что следующей моей книжкой — и этого я не говорил еще никому, кроме самых близких, — будет роман, названный «Плавучий остров»[21], по- английски — «Screw Island». Я включил в текст некоторые соображения и понятия, волновавшие меня в течение многих лет. Действие романа происходит на плавучем острове, созданном человеческой изобретательностью. Это что-то типа «Грейт-Истерн»[22], только увеличенное в десять тысяч раз. Здесь обитает целая — как бы вернее назвать — движущаяся популяция. Я намерен, — закончил мистер Верн, — прежде чем меня оставят творческие силы, завершить серию книжек, в которых в романической форме содержится полное обозрение земной поверхности и неба. Однако остаются еще такие уголки, куда пока мое воображение не проникло. Как вам известно, я уже писал о Луне, но над этой темой можно работать снова. Если здоровье и силы позволят, надеюсь справиться с этой задачей.

До отхода поезда Кале — Париж (однажды так красноречиво описанного Россетти)[23] оставалось полчаса, и мадам Верн с любезной обходительностью, непременной чертой француженок из хороших семей, проводила меня к выстроенному в XII веке прекрасному собору Амьенской Богоматери, настоящей поэме в камне. В его величественных стенах любой английский турист может каждое воскресенье увидеть (совсем не отдавая при этом себе отчета) старика с привлекательной наружностью, перу которого он обязан многими счастливыми часами своего детства, да и взрослой жизни.

[1] Здесь: домашняя работница, горничная (фр.).

[2] Шаловливость (фр.).

[3] В феврале 1895 г. Ж. Верну исполнилось шестьдесят семь дет.

[4] Юнион Джек — разговорное название британского флага.

[5] Вергилии Марон Публий (70-19 до н.э.) — выдающийся древнеримский поэт; главные произведения: «Буколики» («Пастушеские песни»), «Георгики» («Поэма о земледелии») и