уверенно, была терпелива и умна. Умела хорошо слушать и делала точные замечания. Она подмечала мою робость и мою тягу к знаниям и не обращала внимания на мои неуклюжие слова и поступки.

Словом, она была прирожденным учителем. Таким же, как и Дрейк Морелл. Этот был обаятелен и решителен, и каждый мальчишка в школе мечтал стать таким же, как он, а каждая девчонка старалась заслужить его внимание.

Через много лет никто и не скажет, что его ученики учились в деревне, в глуши. Он научил их гордости и хорошей осанке, научил любви к знаниям… не скажу «к науке» — зачастую это все-таки разные вещи.

Вскоре я уеду отсюда. А пока я расхаживал по пустой лавке, слышал гул голосов в соседней комнате и думал, как же мне повезло, что я узнал всех этих людей. Рут Макен, Джона Сэмпсона, Дрейка Морелла и Каина.

И конечно же Уэбба.

Уэбб преуспел меньше остальных, но работал старательно. Что бы о нем ни говорили, в нем всегда было чувство товарищества и твердые убеждения, столь редкие в современных людях. Если когда-нибудь время станет испытывать мои взгляды на прочность, я буду вспоминать Уэбба. Я часто спрашивал себя — знаком ли ему страх? Когда вокруг становится жарко, он не испытывает колебаний. Чувств своих Уэбб никогда никому не открывал, но, где бы я ни оказался, я всегда буду помнить, что его плечо поддерживает меня.

Несколько коробок патронов, небольшая и легкая подстилка, пара шерстяных рубашек.

Вошла Рут.

— Нашел все, что искал?

— Да.

— Будь осторожен, Бендиго. Сюда заходила индейская женщина, она к нам доброжелательна, так вот — она сказала, что черноногие весной выйдут на тропу войны.

— Знаю. И думаю, что и другие племена тоже. Но это ненадолго.

— Я хотела бы поехать с тобой. Сколько белых видели Колесо?

— Не больше дюжины, а то и меньше. Эд Роуз побывал на плато Биг-Хорнс примерно в 1807 году, и еще, говорят, много лет назад испанская экспедиция пробилась аж до Йеллоустоун. Как они двигались, точно не скажешь, потому что тогда еще не было многих нынешних названий. Можно только гадать, где они прошли на самом деле. История написана, но так много осталось неизвестным… может быть, большая ее часть! После того как Де Сото увидел Миссисипи, следующий белый попал на эту реку только через сто лет.

Я замолк, держа в руках флягу. Осторожность не повредит.

— Я хочу туда поехать, миссис Макен. Я хочу побывать у Лечебного колеса. Мне рассказывали о нем, я даже представляю себе, как оно выглядит, но я хочу побыть там, постоять рядом… И не минуту-другую, а так, чтобы встретить там рассвет, увидеть закат и восходящую луну над Колесом. Это место притягивает меня, мучает… В обозе шел человек, который когда-то жил в Огайо, и он рассказывал мне об огромном кургане, который в былые времена насыпали люди. Может быть, те, кого мы зовем индейцами, а может, кто-то другой, кто жил там до них. Такие курганы, я слышал, есть на юге Миссисипи, а теперь вот еще Колесо…

— Думаешь, между ними связь?

— Может быть, и нет. Но мне кажется» что если я окажусь там, если буду совсем один, то я, возможно, интуитивно пойму что-то, что ускользает от меня сейчас.

— Ты настоящий мистик, Бендиго.

— Да нет… Просто я любопытный. Мне не нравится, когда слово «мистика» относят к людям или их мыслям. Оно слишком глубокое, а за глубокие мысли часто выдают полную чушь. Я просто думаю, раз люди очень долго жили на этом месте, что-то от них осталось. Невидимое, конечно. Может быть, если я окажусь там, где они были, я смогу уловить их образ мыслей и чувства. А может быть, это всего лишь повод, чтобы пошататься по свету. Мне нравятся далекие и дикие края. Во мне есть что-то от Этана и Стейси. Неужели вы думаете, что там, в горах, они всего лишь охотятся, заготавливают пушнину? Как бы не так. Они ищут новые места. Только представьте себе, что это: заехать на вершину горы и увидать бескрайние земли, которые, может быть, еще ни один белый человек не видывал… А то и индейцы. Есть много таких мест, куда индейцев заносило очень редко, если вообще заносило. Например, в Теннесси они только охотились иногда.

Мы вернулись в комнату.

— Беда в том, — говорил Этан, — что белые и индейцы думают совершенно по-разному, и потому недоразумения неизбежны. У нас — то, что Бен называет «христиански-еврейской нравственностью». Мы все воспитаны на ее принципах и вдруг обнаруживаем, что ничего такого нет, а есть только человеческая природа. Индейцы же думают совершенно по-другому. И мы, и они обижаемся друг на друга, когда не встречаем в ответ нужной реакции. Беда в том, что единых норм жизни просто не существует.

Старая корова, притулившись у склона холма, глядела, как мы проезжаем мимо. Под соснами, которые торчали между голыми скалами, лежали тени, хранившие пятна подтаявшего снега. В горах началась обманчивая, хрупкая весна, но снег мог снова повалить в любую минуту.

Мы ехали узкой тропой вдоль корявых скал, петляли среди деревьев. Лошади шли осторожно и нерешительно, опасаясь ступить на шаткий камень или увязнуть в рыхлом снегу.

Впятером мы остановились на открытой вершине, чтобы глянуть в сторону маячившей вдали горы Биг- Хорнс. Издали луга казались по-настоящему зелеными, а леса были прошиты серебряным кружевом горных ручьев. Мы внимательно осматривали все вокруг. Нам было бы достаточно даже намека на движение, малейшего указания на то, где может прятаться враг.

— Вчера на закате я видел дым, — сказал Стейси, не вынимая трубки изо рта. — Очень тонкий дымок, далеко отсюда. Похоже, индейцы двинулись, чтобы начать наступление с первой травой. Сейчас в вигвамах суета, герои раскрашивают свои лица.

— Нам лучше не нарываться, — сказал я. — Наша цель — Лечебное колесо.

— Это ты расскажешь индейцам, когда будешь глядеть на них в прицел своего «генри».

Воздух был влажным: влага поднималась от промокшей земли, от ручьев талой снеговой воды. Мы пригибались, проезжая под нижними ветвями сосен, объезжали замшелые валуны, порой углублялись в лес, где не было слышно ни звука.

Седла скрипели под нами, когда мы ехали вверх по склону, а когда останавливались, из лошадиных ноздрей валил пар.

На привале рядом со мной сел Урувиши.

— Мое сердце снова молодо, как тогда, когда я направлялся на тропу войны.

— Сиу могут добраться сюда?

— Сиу ездят, где хотят. Они — дерзкий народ.

— Их вождь зовется Красное Облако?

— Ха! — Урувиши помолчал и продолжил: — Его слово уже сказано. Молодые глядят в другую сторону. Слышал ты о Галле? Он жесток в бою. Думаю, молодые пойдут за ним… или за Безумным Конем.

— Урувиши, а тебе не хочется вернуться в родные земли?

— Моя земля там, где дует ветер. Зачем мне держаться за землю, которую я не могу сохранить? Когда- то мой народ кочевал от Каскадных до Скалистых гор. Мы были вместе с Проколотыми Носами и кликитатами. Мы совершали набеги на черноногих и большебрюхих.

— Ваше племя знало о Лечебном колесе?

— Мы знали. Старые люди ходили туда, чтобы видеть сны… а теперь и я.

Больше мы не стали разговаривать — голоса в каньонах разносятся далеко.

Однажды мы увидели оленя, он не убегал, а медленно уходил от нас, словно понимая, что мы не на охоте. Старый бурый медведь, облезлый после зимней спячки, внимательно глядел на нас, привстав на задние лапы.

— Далеконько нужно ехать, чтобы полюбоваться на каменное колесо, — сказал как-то Стейси. — Может, там клад зарыт?