— Моя охотник. Моя самоед, Север живем.

— Куда вы меня везете?

— Хорошая места. Хорошая люди. Зачем твоя панцербьорн?

— Чтобы охранять нас.

Человек радостно захохотал:

— Твоя плохо охранять! Моя твоя поймал!

Лира чуть не до крови прикусила губу, чтобы не отвечать.

— Кто твоя люди? Там? — вновь принялся за расспросы самоед, показывая рукой в ту сторону, откуда они ехали.

— Купцы. Продают, покупают.

— Продавай — покупай… Чего продавай — покупай?

— Меха, спирт… Табак, разное.

— Табак продавай, мех покупай?

— Правильно.

Самоед залопотал, обращаясь к каюру, тот, не оборачиваясь, прокричал ему что-то в ответ. Нарты тем временем мчались и мчались дальше. Лира изо всех сил тянула шею, стараясь разглядеть, что там впереди, но снег повалил густыми хлопьями, в темном небе не видно было ни зги, и вскоре девочка совсем окоченела на ледяном ветру. Лучше уж лежать ничком, все-таки меньше продувает. Человек и его альм без слов понимали друг друга, так что Лира и Пантелеймон изо всех сил старались не трусить, но стоило им хоть на секунду представить себе, что Джона Фаа больше нет… А как же Фардер Корам, что с ним сейчас? И Йорек, могучий Йорек Бьернисон? А вдруг он разметал этих самоедов и уже мчится за ней вдогонку! Только как же они теперь найдут ее? От всех этих мыслей Лире впервые в жизни стало себя жалко.

Прошло еще несколько часов. Самоед грубо тряхнул девочку за плечо и сунул ей в руки полоску вяленой оленины. Жесткое, как ремень, мясо приванивало тухлятиной, но у Лиры уже почти сутки во рту не было ни крошки, а это какая-никакая, но еда. Дожевав последний кусочек, она почувствовала себя получше. Равнодушно глядя в сторону, девочка осторожно скользнула рукой под шубу и нащупала в сумочке на поясе веритометр. Пусть тут и остается. А вот сработанную Йореком коробочку, в которой сидел механический жук-шпион, она медленно вытащила и незаметно сунула за голенище мехового сапога. Пантелеймон мышонком шмыгнул туда следом и принялся пропихивать жестянку все глубже и глубже, пока не упрятал ее Лире под пятку.

Теперь наконец можно было прикрыть глаза. Пережитый ужас и дорога вконец умотали девочку, и она провалилась в тяжелый сон.

Проснулась Лира оттого, что нарты бежали по-другому. Ход их стал ровнее. Стоило девочке разлепить тяжелые веки, как в глаза ей брызнул ослепительный свет, такой нестерпимо яркий, что она испуганно надвинула на брови капюшон, и только потом опасливо подняла голову. Все ее тело занемело от холода, со сна она не чувствовала ни рук, ни ног, но кое-как удалось приподняться и посмотреть, что же делается вокруг. Нарты мчались между двумя рядами высоких столбов, на каждом из которых горел яндарический фонарь. Не успела Лира и глазом моргнуть, как они доехали до конца освещенной аллеи и через распахнутые металлические ворота вывернули на широкое, обнесенное со всех сторон высоким металлическим же забором поле, ровное-ровное, все засыпанное девственно-белым снегом. В поперечнике оно было метров сто и напоминало не то площадь, не то плац, не то спортивную площадку.

В дальнем конце этого поля собаки замерли и нарты остановились. Теперь Лира увидела невысокое здание с толстой снежной шапкой вместо крыши. А может быть, это было даже не одно здание, а несколько корпусов. Непонятно почему, но Лира точно знала, что эти корпуса соединяются между собой крытыми галереями, которые сейчас лежат под снегом. У входа в правое крыло вздымалась ввысь мощная металлическая мачта. На что-то она была удивительно похожа, и Лира тщетно пыталась понять, на что именно. Долго вспоминать ей не дали.

Самоед перерезал веревку, спутывающую Лирины ноги, и грубым движением спихнул девочку с нарт. Каюр тем временем пытался утихомирить возбужденных собак. В здании приоткрылась дверца, и оттуда выскользнул луч света. Вот он метнулся туда-сюда и двинулся им навстречу. Кто-то шел к ним с яндарическим фонарем в руках.

Лирин похититель вытолкнул ее вперед. Он держал девочку за шиворот, демонстрируя ее, как товар на рынке, и что-то выкрикивал на своем языке. Подошедший к ним человек в толстой стеганой куртке с капюшоном ответил охотнику на том же наречии. Он скользнул взглядом по Лириной фигурке и чуть задержался глазами на Пантелеймоне. Страшное дело! Судя по всему, перед ними стоял не тартарин и не самоед. Такие лица Лира видела только в колледже Вод Иорданских.

Охотник опять залопотал что-то. Теперь человек из Больвангара заговорил, обращаясь к девочке:

— Значит, ты говоришь по-английски?

Лира кивнула.

— Твой альм умеет меняться? Или он всегда такой?

Ничего себе вопросик! Пока застигнутая врасплох Лира ошарашенно хлопала глазами, Пантелеймон ответил незнакомцу весьма доходчиво: обернувшись ястребом, он взвился в небо и вдруг камнем упал с высоты, целясь прямо в морду больвангарскому альму, грузной ондатре. Водяная крыса вскинулась было, но, поймав лишь воздух, негодующе зафыркала.

Незнакомец проводил Пана глазами и чуть усмехнулся, увидев, что он как ни в чем не бывало устроился у Лиры на плече.

— Отлично!

Самоед выжидательно посмотрел на человека из Больвангара. Незнакомец кивнул и, стряхнув с руки варежку, порылся в кармане куртки и вытащил оттуда кожаный кошель.

Распустив тесемки, он отсчитал охотнику десять золотых. Самоеды тут же попробовали все монеты на зуб, потом поделили их, и каждый, опасливо озираясь, припрятал свою часть. Не говоря более ни слова, они вскочили на нарты, каюр щелкнул бичом, что-то гортанно крикнул собакам, и упряжка с места рванула к воротам. Все набирая скорость, она промчалась через запорошенную снегом площадку, потом вырвалась на освещенную фонарями аллею и в мгновение ока растаяла в ночной мгле.

Незнакомец приоткрыл дверь в здание.

— Давай-ка, заходи, — кивнул он Лире. — Не будем же мы на морозе стоять. У нас тут хорошо, тепло. Как тебя зовут, девочка?

Он говорил по-английски с безукоризненным столичным выговором, совсем как те важные персоны, которых Лире доводилось встречать в салоне миссис Кольтер.

— Лиззи Брукс, — ответила девочка, чуть робея.

— Вот и хорошо, Лиззи. Главное, ничего не бойся. Ты заходи, заходи.

Было видно, что незнакомец здорово замерз, и ему не терпелось вернуться в помещение. Лира, напротив, туда не торопилась. Она решила поломать дурочку. Ничего, пусть подумают, что она какая-нибудь слабоумная. Медленно волоча ноги, девочка потопталась на пороге, чтобы обить с унтов снег, и наконец вошла в дом.

Двери здесь были двойные, чтобы комнаты не выстужались. Пройдя через тамбур и открыв вторую дверь, Лира почувствовала, что, если она немедленно не расстегнет шубу и не скинет с головы капюшон, то ее хватит тепловой удар.

Они оказались в маленькой комнатке. Направо и налево вели коридоры, а прямо перед дверью находилась регистратурная стойка, совсем как в больнице… Все вокруг было белым-белым, беспощадный свет яндарических ламп отражался от сверкающих поверхностей и никелированной фурнитуры. В комнате пахло едой, но к этому запаху, такому знакомому запаху кофе и яичницы с беконом, отчетливо примешивалось еще что-то. Так пахнет в больнице: не то лекарствами, не то карболкой. И еще казалось, что стены издают какое-то странное, еле слышное равномерное гудение, к которому лучше побыстрее привыкнуть, чтобы перестать его замечать, иначе сойдешь с ума.

Щегол-Пантелеймон предостерегающе чирикнул Лире на ухо:

— Здесь надо быть дурочкой. Давай-ка, глазами не блести, рот приоткрой и говори помедленнее.

В комнате, кроме Лириного провожатого, находились еще двое взрослых: мужчина в белом халате и