Он вошел на окраину неопрятного городка, где дома покосились еще заметнее, чем в деревне, а наводнение оставило свои грязные следы на стенах выше его головы. Окраина была безлюдна, но по мере того как он приближался к реке, крики, вопли, винтовочная стрельба становились все громче.
Наконец он увидел людей: некоторые смотрели из окон верхних этажей, другие опасливо выглядывали из-за углов, и все взгляды были устремлены на берег, туда, где над крышами торчали шеи подъемных кранов и мачты больших судов.
Стены вздрогнули от взрыва, из окна поблизости выпало стекло. Люди попрятались, потом снова стали выглядывать, и дымный воздух огласился новыми криками.
Уилл дошел до перекрестка и увидел набережную. Когда дым и пыль частично рассеялись, показалось ржавое судно поодаль от берега; оно работало машиной, удерживаясь против течения, а на пристани вокруг большой пушки толпились люди, вооруженные винтовками и пистолетами. На глазах у Уилла пушка выстрелила – вспышка, орудие дернулось назад, и возле судна поднялся водяной столб. Уилл поднес к глазам ладонь козырьком. На судне виднелись фигуры, но… – он потер глаза, хотя знал, чего ожидать, – фигуры были не человеческие. Это были громадные металлические создания или животные в толстой броне. На носовой части палубы вдруг вспыхнул огненный цветок, и люди испуганно закричали. Пламя с дымным хвостом оторвалось от палубы, оно взлетало все выше, приближалось, рассыпая искры, и наконец упало и разлилось возле пушки. Люди с криками бросились врассыпную – некоторые, охваченные огнем, побросались в воду, и их унесло течением. Уилл увидел рядом с собой человека, похожего на учителя, и спросил:
– Вы говорите по-английски?
– Да, да, конечно…
– Что тут происходит?
– Медведи атакуют, мы пытаемся их отбить, но это трудно, у нас всего одна пушка и…
Огнебой на судне метнул еще один ком горящей серы, и этот упал еще ближе к пушке. Сразу же раздалось три мощных взрыва – они означали, что огонь попал на снаряды. Артиллеристы отбежали, а ствол пушки бессильно опустился.
– Ох, плохо дело, – простонал сосед Уилла, – теперь не смогут стрелять…
Командир развернул судно и направил к берегу. В толпе раздались крики отчаяния; они стали еще громче, когда на палубе возник новый огненный шар, и люди с винтовками, дав несколько выстрелов, бросились наутек. Но на этот раз медведи не метнули свой снаряд, а судно, работая против течения, стало бортом к пристани.
Два матроса (люди, не медведи) спрыгнули на берег и захлестнули швартовы за тумбы; горожане встретили этих людей-предателей злобным шипением и криками. Матросы, не обратив на них внимания, побежали спускать сходни. Когда они поднимались на борт, где-то рядом с Уиллом прогремел выстрел, и один из матросов упал. Его деймон, чайка, исчез, как огонек задутой свечи.
Медведей это привело в ярость. К огнебою снова поднесли запал, повернули его в сторону берега, пылающая масса взлетела в небо и рассыпалась огненным ливнем над крышами. А наверху сходней появился медведь, размерами превосходящий всех остальных, – видение закованной в железо мощи, и пули, осыпавшие его, с визгом и звоном отлетали от брони, не оставляя на ней ни малейшей царапины.
Уилл спросил соседа:
– Почему они напали на город?
– Им нужно топливо. Но мы не хотим иметь дела с медведями. Они покинули свое королевство и плывут вверх по реке – кто знает, что у них на уме? Поэтому мы вынуждены драться. Пираты… грабители…
Огромный медведь спустился по сходням, а позади него уже сгрудились другие, тяжестью своей накренив судно. Уилл увидел, что люди на пристани вернулись к орудию и загоняют в казенник снаряд.
В голову ему пришла идея – он выбежал на пристань, на ничейное пространство между артиллеристами и судном.
– Стойте! – закричал он. – Не стреляйте. Дайте мне поговорить с медведем.
Наступило затишье. Все застыли в изумлении перед этим сумасшедшим. Сам медведь, уже напружившийся для броска, не двинулся с места, хотя дрожал от ярости. Могучие когти впились в настил, а черные глаза в щели стального шлема горели огнем.
– Кто ты такой? Что тебе надо? – рявкнул он по-английски, поскольку Уилл говорил на этом языке.
Люди недоуменно переглядывались, а те, кто понимал чужой язык, переводили другим.
– Я буду драться с тобой один на один, – если ты уступишь, бой должен прекратиться.
Медведь не шелохнулся. Что до толпы, то, как только до нее дошел смысл слов Уилла, она разразилась криками, издевательским смехом и улюлюканьем. Но продолжалось это недолго. Уилл невозмутимо повернулся к горожанам, обвел толпу холодным взглядом, и смех смолк. Он чувствовал, как дрозд- Бальтамос дрожит у него на плече.
Когда все стихло, он крикнул:
– Если я заставлю медведя уступить, вы продадите им топливо. Они поплывут дальше и оставят вас в покое. Соглашайтесь. Не согласитесь – они вас всех перебьют.
Он знал, что медведь-исполин стоит всего в нескольких шагах за его спиной, но не обернулся; он наблюдал за тем, как переговариваются, спорят, размахивают руками городские, и через минуту в толпе раздался голос:
– Малый! Заставь медведя согласиться! Уилл повернулся кругом. Он сглотнул, набрал в грудь воздуха и крикнул:
– Медведь! Соглашайся. Если ты мне уступишь, бой прекратится, ты сможешь купить топливо и мирно плыть дальше.
– Невозможно! – рявкнул медведь. – Мне стыдно с тобой драться, ты слаб, как устрица без раковины. Я не могу с тобой драться.
– Верно, – согласился Уилл. Сейчас его вниманием безраздельно владело это огромное свирепое существо. – Это будет нечестное состязание. Ты весь в броне, а у меня ее нет. Ты сможешь снести мне голову одним движением лапы. Так сделаем честнее. Дай мне часть свой брони, какую хочешь. Шлем, например. Тогда шансы немного уравняются, и тебе не стыдно будет сразиться со мной.
С рычанием, в котором смешались ненависть, гнев и презрение, медведь поднял лапу и длинным когтем отстегнул цепь, удерживавшую шлем.
Все затихло на берегу. Никто не издал ни звука, никто не пошевелился. На глазах у горожан происходило что-то невиданное, и они не могли понять, что.
Слышно было только, как плещется вода о деревянные сваи, стук судовой машины и беспокойные крики чаек над головой. Затем медведь с грохотом швырнул шлем под ноги Уиллу.
Уилл поставил рюкзак и приподнял шлем за один конец. Это стоило ему огромного труда. Шлем был сплошной, сделан из одного листа, темный, со щербинами, с прорезью для глаз наверху и массивной цепью снизу. Длиной он был с предплечье Уилла, а толщиной с большой палец.
– Так вот он каков, твой доспех. Кажется мне, он не очень крепкий. Не знаю, можно ли на него надеяться. Ну-ка, посмотрим.
Он вынул из рюкзака нож, приставил острием к передней части шлема и срезал уголок, словно масло.
– Так я и думал. – Уилл отрезал еще кусок, и еще, и за минуту шлем превратился в груду железных обрезков. Он захватил горсть, выпрямился и протянул медведю: – Это было твоей броней, – сказал он и ссыпал обрезки на кучу у своих ног, – а это – мой нож. И раз твой шлем мне не подошел, я буду драться без него. Ты готов, медведь? Я думаю, теперь мы в равных условиях. В конце концов, и я могу снести тебе голову одним ударом ножа.
Мертвая тишина. Черные глаза медведя горели, как смола, и Уилл почувствовал, как между лопаток у него потекла струйка пота.
Потом медведь покачал головой. Он сделал шаг назад.
– Слишком сильное оружие, – сказал он. – Против него не могу сражаться. Мальчик, твоя взяла.
Уилл знал, что через секунду горожане начнут свистеть, кричать и улюлюкать, поэтому, не дожидаясь, когда медведь договорит слово «взяла», он повернулся к ним и закричал первым:
– У нас был уговор. Займитесь ранеными и погасите пожар, а потом давайте топливо на судно.