— Ну…

— Не будем тратить времени. Хозяйка ждет нас в половине восьмого, сейчас семь. Есть у тебя время завтра после занятий таскаться с чемоданами? Нету? Вот и я так думаю. Поторопись.

— Вы были не правы насчет Кости.

Над городом Торпой высилось звездное небо. Поверх крыш восходил Орион. Тротуар и мостовая взялись ледком, даже ветки голых лип поблескивали под фонарями. Сашка шла бок о бок с Фаритом Коженниковым, несла в двух руках два полиэтиленовых пакета. Коженников катил чемодан, маленькие колеса то и дело увязали в щелях между булыжниками. Тогда он поднял чемодан за ручку и понес.

— Костя единственный сумел мне помочь. И вы напрасно… думаете, что он слабак. Он очень хороший, сильный, честный человек.

— Спасибо, что ты так говоришь, — Коженников быстро на нее взглянул.

— Я сама виновата в том, что случилась, — сказала Сашка. — Виновато слово. Одно-единственное.

— Так бывает. Уж кто-кто, а мы с тобой знаем цену словам.

Сашка поскользнулась. Коженников подхватил ее под руку:

— Не падай. Здесь недалеко. Только улицу перейти.

Сашке показалось, что дома на улице Сакко и Ванцетти сдвинулись, склонились к ней, почти соприкасаясь черепицей, оставив только узенькую дорожку под ногами и полоску неба над головой.

— А можно, я отработаю за Дениса?

— Что?

— Если Денис не может… я отработаю за него. А вы… не трогайте его, пожалуйста.

Они миновали здание института. Почти все окна давно погасли — поздно. Светился фонарь перед входом в темный переулок, две бутылки из-под пива вмерзли в глубокую лужу.

— Саш, ты думаешь, я садист?

— Я о вас вообще не думаю.

— Думаешь, я знаю. Не переживай за Дениса. Он честно выкладывается — до черты. Но рано или поздно ему придется понять: если не прыгнешь сейчас «выше головы» — все пропало. Чем раньше он это поймет, тем лучше.

— Я…

— А ты не можешь ему помочь. Ты помогла Косте, потому что любила его. И сейчас любишь.

— Ничего подобного!

— Да. Только вы, два глупых щенка, навсегда упустили свое счастье. И напрасно ты говоришь, будто в чем-то виновата. Его вина — первая и главная.

— Я его не люблю. Я… с ним дружу.

— Ты за него боишься. Любят не того, кто возбуждает, а того, за кого страшно… А этого парня, Егора, ты никогда не сможешь простить.

Сашка остановилась. Пройдя несколько шагов, Коженников оглянулся:

— Почти пришли. Нам туда, где львы… Ты чего?

Сашка молчала. Коженников вернулся.

— Ну, что случилось?

— Он поймет. Когда будет на втором курсе — он все поймет, — сказала Сашка прерывающимся голосом.

— Конечно, поймет. Ну, пошли?

Они молча миновали трехэтажный особняк, сложенный из розоватого кирпича, и поднялись на крыльцо между двумя каменными львами — морды их стерлись от частых прикосновений, но правый казался грустным, а левый насмешливым, даже веселым. Львы неподвижно глядели на Орион.

Коженников позвонил. Открыла женщина лет шестидесяти, поджарая, быстрая. Взяла у Сашки один пакет.

— Мария Федоровна. А это Александра Самохина, Саша. Вот ключи. Возьми.

Два огромных ключа — с тяжелыми головками, со сложными бороздками, — легли Сашке в руку. Как я буду их носить, удивленно подумала она. Разве что на шее, как украшение?

— Светлым ключом открывается входная дверь. Темный — от твоей комнаты. Идем.

Изнутри пахнуло сырой штукатуркой и почти выветрившимися духами. Автоматически включилась маленькая желтая лампочка. Хозяйка куда-то пропала; Сашка со своими кульками поднималась по винтовой лестнице вслед за Коженниковым, тащившим чемодан. Лестница была такая узкая, что чемодан то и дело застревал.

Сашка вертела головой в полумраке. Толстые перила изгибались, как дека старинного музыкального инструмента. Звук шагов отдавался эхом. Они миновали круглое окошечко второго этажа, и здесь Сашка остановилась, будто у нее ноги приросли к ступенькам.

Коженников обернулся на площадке третьего этажа:

— Саша?

— У меня проблема.

— Кулек порвался?

— Нет. Я…

— Поднимайся, вот уже дверь!

Сашка, спотыкаясь, поднялась на третий этаж. В коридоре было темно, Сашка споткнулась о свой чемодан.

— Где-то здесь выключатель, — пробормотал Коженников. — А, вот.

Загорелась лампочка. Сашка хлопнула глазами. Перед ней была узкая дверь, обшитая потемневшим деревом.

— Отпирай.

Ключ нашел свое место легко и без капризов. Тихий щелчок. Дверь открылась. Сашка сама, первая, шагнула вперед и нащупала выключатель.

Она стояла на пороге крохотной, почти игрушечной квартиры. Потолок, у двери очень высокий, кренился, делаясь все ниже, и у окна достигал Сашкиного роста. За окном был крохотный балкончик, увитый голыми виноградными лозами, а еще дальше лежала улица Сакко и Ванцетти, таинственно подсвеченная фонарями.

Направо вела простая белая дверь, за ней виднелась ванная, отделанная чистой розовой плиткой.

— Смотри. Здесь посуда, электрочайник… Смелее, все можно трогать, осваивайся.

Антикварный письменный стол, вернее, бюро — множество полок и ящиков. Ореховая столешница, когда-то закапанная чернилами, а потом очищенная почти полностью. Книжный шкаф. Гладильная доска с маленьким утюгом. Гардероб со множеством вешалок. Часы с боем; вот они скрипнули механизмом и негромко, деликатно пробили восемь.

Сашка, не раздеваясь, опустилась на край новенькой, в меру жесткой кровати с ортопедическим матрацем. Коженников втащил в комнату чемодан.

— Так что у тебя за проблема?

— Мне показалось.

— Не хочешь — не говори.

— Мне показалось, — повторила Сашка, — что я прочитала кусок из… — она запнулась. Портн… Олег Борисович говорил, что в текстовом модуле можно «считать» фрагмент вероятного будущего…

— Дежа вю, — Коженников улыбнулся. — И что ты прочитала?

— Про львов. У входа. Совершенно точно.

— Ну и что?

— Да ничего особенного, — Сашка облизнула губы. — Наверное… — И заговорила неожиданно для себя, быстро, взахлеб. — Вы можете управлять временем. Вы замыкаете его в кольца. Для вас ничего не может быть странного в том, что человек читает… и это с ним случается через час.

— Весь мир — текст, — Коженников пощелкал выключателем в ванной, — в нем женщины, мужчины