время. Вы — не просто лучшая наша студентка, вы редкостное дарование, можно сказать, подарок. Вас ждет великое будущее. А что это значит?

Сашка недоуменно молчала.

— Это значит, прежде всего, что ваше настоящее — ежедневный рабский труд, без лени, без страха, без колебаний. Работа — подготовительная — которую вы проделали на первом курсе, ничтожна по сравнению с тем, что вам — нам с вами — предстоит еще выучить, усвоить, отработать. Сегодня — прямо сейчас — мы начинаем готовиться к переводному экзамену, который вам предстоит на третьем курсе, зимой.

Она слушала, навалившись животом на стол. Горбун говорил с легкой улыбкой, но он не шутил, о нет, и Сашка прекрасно понимала, что он не шутит.

За раскрытым окном колыхались липы. Сашка чувствовала левой щекой теплый ветер с едва ощутимым привкусом осени.

— Вам кажется, что вы материальны, Саша?

Вопрос был задан таким снисходительным, таким небрежным тоном, что Сашка невольно хлопнула глазами.

— А разве нет?

Горбун улыбнулся. Он сидел за преподавательским столом, перед ним лежали журнал посещений — и CD-плеер. Сашка когда-то мечтала иметь такой.

— Да, — кивнул Николай Валерьевич. — На данном этапе вы куда более вещны, чем мне хотелось бы. Три семестра мы будем с этим воевать, три семестра вы будете разрушать свою материальную составляющую и наращивать информационную. Смысловую. Идеальную, если хотите, хотя это слово в данном случае неточно. А мы будем бороться за точность, Саша, нам это очень важно — точность формулировок… Вы хотите что-то спросить?

Портнов никогда не позволял такую роскошь — спрашивать. Сашка на минуту отвела глаза, посмотрела на липы под окном. В первый день сентября они стояли зеленые, будто посреди лета.

Она могла бы спросить, что ждет их всех на экзамене через полтора года. И что за профессиональные склонности она выявила, и какова будет ее профессия. Она могла задать сотню вопросов, на которые не желал отвечать Портнов, которые ставили в тупик ее однокурсников. Но она спросила:

— Вы случайно не знаете… Я… тогда, на зимних каникулах… никого не убила?

Горбун не удивился.

— Нет. Кстати, тот эпизод очень характерен… Первый случай в вашей жизни, когда ваша информационная составляющая серьезно надорвала материю. К сожалению, бесконтрольно, спонтанно и очень опасно. Вы переживали?

Сашка отвела глаза.

— Понимаю. Если вы думаете, что из вас растят монстра-убийцу, вы ошибаетесь.

— А кого из меня растят? — вырвалось у Сашки.

Горбун повел плечами, будто разминая затекшую спину:

— Рано, девочка. Рано вам это знать. Вы пока еще рабыня формы, гипсовая отливка с кое-каким воображением… С памятью, с характером… Да. Вот эту вещь я вам отдам в пользование, — рука с очень длинными бледными пальцами коснулась плеера. — Если захотите, можете когда-нибудь слушать просто музыку. Это можно. А вот этот диск, — на преподавательский стол лег бумажный конвертик, — этот диск я даю лично вам для работы. Берегите, пожалуйста. Вы уже не первокурсница, знаете, как важны бывают некоторые вещи. И еще: прежде, чем мы начнем заниматься, я хочу поговорить с вами о деликатных материях. Вам надо, Сашенька, вам желательно расстаться с девственностью: она становится серьезным тормозом для вашего развития.

Сашка вспыхнула так, что у нее заболели щеки.

— Какое это… имеет… значение?

— Все имеет значение. Вы будете меняться не только изнутри, но и… по-всякому будете меняться, Сашенька. Имеет значение ваш чувственный опыт, ваш гормональный статус… Ну и физиология, да. Информационный баланс вашего тела. Я ценю ваше серьезное отношение к жизни, вашу сдержанность. Ваше целомудрие. Но работа есть работа. Речь не идет о том, чтобы сегодня, завтра… Время еще есть… Но подумайте в этом направлении. Хорошо?

Ласточки еще не улетели. Кружились над двором, может быть, в последний раз. Носились стайками подросшие птенцы.

Сашка прикинула расстояние до общаги — через двор. Каждый день оно было разным. Случалось преодолеть его за два шага (ощущение падения и ветер в ушах). А бывало, что идти через двор приходилось часами, будто через пустыню. Сумка оттягивала плечо, а Сашка шла и шла, шагала к крыльцу, которое отодвигалось, становилось все дальше…

Она поправила ремень на плече. Побалансировала на месте, ловя равновесие. Сделала первый шаг; ласточки проносились мимо лица, почти состригая брови острыми кончиками крыльев.

Вот липа. Вот скамейка. Вот крыльцо. Сашка поставила ногу на нижнюю ступеньку, чуть придержала, чтобы крыльцо не выскользнуло. Все. Она дошла. С каждым разом все легче; наверное, Портнов прав, и скоро она окончательно войдет в норму… вернее, в «то состояние, что представляется нормой на данном этапе».

Ключа от двадцать первой комнаты, так долго бывшей в Сашкином единоличном пользовании, не было на щите. Сашка привычно нащупала дверной проем, ведущий на лестницу. Повернула голову — и встретилась взглядом с парнем-первокурсником.

Коротко стриженый, очень бледный. Блондин, а глаза темные. Смотрит с ужасом. Сашка улыбнулась, желая успокоить его.

— Привет. С поступлением.

— Привет. Что с тобой?

— Ничего… А что?

Парень облизнул губы:

— Ничего… Ну, я пойду?

— Меня зовут Саша, — сказала Сашка неожиданно для себя.

— А меня Егор.

— Удачи, Егор, — пожелала Сашка.

И, осторожно ощупывая каждую ступеньку, двинулась вверх по лестнице.

Ее соседки-первокурсницы уже вернулись с занятий. Сашка вошла без стука; на полу стояли открытые чемоданы. Одна соседка, Вика, черноволосая и кудрявая, развешивала вещи в шкафу. Другая — Лена, полная и белая, как булочка, сидела на кровати с выражением крайнего отчаяния на круглом, голубоглазом, почти кукольном лице. Рядом на покрывале лежал текстовый модуль с цифрой «1» на обложке.

Сашка потянула воздух носом:

— Курили? Учтите, девки, застану в комнате с сигаретой — выброшу вместе с ней в окошко. Есть туалет, там и дымите.

Вика не ответила. Лена сгорбилась на кровати, обхватив руками пухлые плечи. Сашка прошла к своему столу, подняла сумку, желая вытащить плеер. Узор царапин на столешнице напомнил ей о чем-то. Моментально — само по себе — провернулось в голове мысленное упражнение из прошлогодних; когда Сашка положила, наконец, плеер на стол, за окном было ощутимо темнее, и в комнате за ее спиной что-то изменилось.

Она повернула голову. Новые соседки стояли бок о бок и смотрели на нее с ужасом.

— Дело житейское, — сказала Сашка. — Задумалась. Не обращайте внимания.

— Саша, — сквозь слезы пробормотала Лена. — Скажи, пожалуйста, что с нами будет? Мы будем такими же, как вы?!

Сашка ухмыльнулась:

— Ничего страшного. Просто переживите первый семестр… И старайтесь, как можете. Вам же лучше будет.