перрон. Сашка побежала в кассу; окошко было закрыто, висела табличка: «Билетов нет».

Сашка села на деревянное сиденье. Снова пришло воспоминание, как они с Костей коротали тут утро, как ели бутерброды, как нашли записку: «Уезжай сейчас»…

В помещение вокзала вошел Коженников. Остановился у запертой кассы. Сашка на него не смотрела.

Она слышала, как прикатил поезд, но даже не попыталась подняться. Забегали люди. Лязгнули буфера. И почти сразу снова лязгнули; поезд покатился, набирая скорость, загудел — и уехал.

Коженников подошел и сел рядом.

— Слушай, я уважаю твой выбор… Но через полчаса поезд делает остановку в Гальцах, туда на машине пятнадцать минут. Подвезти тебя?

Сашка повернула голову:

— Чего вам от меня надо?

— Я хочу тебе помочь. Я за тебя отвечаю.

— А перед кем вы будете отвечать за Костю, за… это? За все?

— Ну уж, перед кое-кем отвечу, — отозвался он без улыбки. — Пойдем.

И взял ее чемодан.

Она слишком устала и замерзла, чтобы сопротивляться. Он положил ее чемодан в багажник белой машины, открыл дверцу. Сашка вошла в тепло; дверь мягко чмокнула, захлопываясь.

Коженников сел рядом. Снял перчатки. Вытащил термос:

— Возьми. Выпей. Это чай с коньяком.

Прогрохотал товарный. Сашка сделала глоток и обожгла губы. Перевела дыхание — и снова отхлебнула.

— Возьми мою визитку. На всякий случай.

Он положил ей на колени визитную карточку — бумажный прямоугольник с телефоном, но без имени.

— Пристегнись.

Машина выбралась на дорогу и сразу набрала скорость — Сашка, покосившись, увидела стрелку спидометра на отметке «сто тридцать». Коженников смотрел вперед; по обеим сторонам шоссе несся лес. Длинные лучи фар прыгали, ныряли и взлетали неровностях дороги.

Она сунула его визитку в карман куртки.

— Вы человек?

— Давай разбираться с терминологией. Что такое человек? Двуногое, лишенное перьев…

— Я серьезно.

— Так и я не шучу.

Сашка замолчала.

— Слушай, Саша. Я тебе очень благодарен за то, что ты сделала для моего сына. Ты его вытащила за уши… Спасла… от очень нехороших вещей. Ты мужественный человек, девочка.

— И это вы мне говорите? Вы?!

Он не отрывал взгляда от дороги.

Через десять минут они вылетели на крохотную, с трех сторон зажатую лесом станцию. Еще через пятнадцать минут пришел поезд; Коженников переговорил с проводницей, что-то сунул ей в руку, кивнул Сашке:

— Счастливого пути.

И поднял ее чемодан в тамбур.

Вагон оказался купейным. Проводница, не говоря ни слова, устроила Сашку на верхней полке в служебном купе. Сашка взобралась наверх и заснула, как была, в джинсах и свитере, а когда проснулась — за окнами сверкал снег под солнцем, и было почти одиннадцать утра.

Поезд прибыл без опоздания. Сашка увидела на перроне маму и Валентина, беспокойно вертевших головами. Через несколько минут мама схватила ее в охапку, обняла изо всех сил, потом отстранилась:

— Ого! Что с тобой?

— А что? — удивилась Сашка.

— Ты вроде выросла… Сантиметров на пять, ничего себе!

Поймали такси и с почестями повезли студентку домой. Мама говорила и смеялась, и все вокруг узнавали, что Сашка на «отлично» сдала первую сессию. Таксист об этом знал, и соседи, встретившиеся в лифте, об этом узнали, и все мамины подруги, звонившие в тот день, узнавали новость немедленно. Сашка подумала, что мама тоже изменилась: стала веселее и легче, счастливее… глупее? Она отогнала от себя эту мысль.

Мамина рука совсем зажила, гипс сняли. В квартире пахло не так, как раньше — в привычную атмосферу вклинился запах Валентина, обосновавшегося здесь давно и прочно. Теперь это и его квартира, подумала Сашка не без грусти.

В ее комнате все было по-прежнему. Те же коврики, те же книги на полках. Новый календарь на гвозде, на картинке — заснеженные ели, январь… Сашке трудно было поверить, что это ее комната, ее квартира, ее ванная и туалет, и не надо стоять в очереди, чтобы принять душ, и не надо брать с собой туалетную бумагу: там своя висит, на ролике, нежно-лимонная, олицетворяющая комфорт…

Неужели еще вчера в это время они стояли в пустынном холле под брюхом бронзовой лошади, она, Костя, Лиза, Денис?

Неужели это Фарит подвозил ее вчера к поезду? «Я тебе очень благодарен…»

Неужели все, что случилось с ней, — правда?

Сашка улеглась на свой диванчик. И вот это ощущение — верного жесткого диванчика, а не «сиротской» кровати с панцирной сеткой, — окончательно уверило ее, что она дома.

Вечером был большой прием гостей. Был торт, специально заказанный в кондитерском салоне. Были поздравления от маминых подруг; Валентин, немного располневший за полгода семейной жизни, хозяйничал на кухне, вызывая восторг у собравшихся женщин.

Сашка улыбалась, кивала, иногда что-то говорила. Гости поглядывали на нее сперва с любопытством, потом с удивлением, потом с беспокойством. Мама отчего-то начала нервничать. Сашка извинилась и ушла к себе, легла, уснула и не слышала, как разошлись гости.

— Сань, ты себя хорошо чувствуешь? — спросила утром мама.

— Ну да. А что?

— У тебя привычка дурацкая появилась, ты замираешь на полуслове и смотришь в одну точку. Что еще за новости?

— Не знаю, — сказала Сашка искренне. — Может, задумываюсь?

Мама вздохнула.

Она действительно выросла за четыре месяца на четыре сантиметра. Отметки на дверном косяке не давали ошибиться: Сашка перестала расти еще в девятом классе, набрав нормальный человеческий рост: метр шестьдесят шесть. А теперь в ней было метр семьдесят. Маму это удивляло и радовало.

— Вы что там, физкультурой как-то особенно занимаетесь?

— Да, конечно! Физрук у нас классный!

Мама желала все знать про институт, про условия, про преподавателей; Сашка рассказывала только правду, тщательно отделяя то, что может быть рассказано, от того, что следует утаить. Дим Димыч давал прекрасный материал для обсуждения: его доброта, его молодость, его умение танцевать классический рок-н-ролл.

— Наверное, девчонки все в него повлюблялись?

— Есть немного, — Сашка краснела, внутренне оставаясь совсем спокойной. Просто в этот момент надо покраснеть, подсказала ей интуиция.

Хорошей темой для рассказа служили историчка и преподавательница философии. Сашка хвастала, какая домовитая девочка живет с ней в одной комнате, как они здорово заклеили окна, и теперь в комнате