нравится другое изречение: люпус энд люпус из фредщип.

Вовец приподнял голову и внимательно рассмотрел соседа.

– Ага. Где-то я тебя видел уже. Угу… И в тот раз, насколько помню, ты мне тоже не понравился.

– Это было в казино «Бузав» три недели назад, – неохотно сообщил Пульман. – Вы тогда… эмм… не очень любезно со мной обошлись, хотя я в принципе…

– А-а-а! – вспомнил Вовец. – Тебя тогда спустили с лестницы. Точно – спустили! Ты, кажется, какую-то установку предлагал, а она мине была без надобности… И сейчас твоя установка мине без надобности. Так что – вали отсюда пока у дворца спорта проблемы не возникли.

– Какие проблемы? – неприятно озаботился Адольф Мирзоевич. – Что за проблемы? Я вроде ничего такого пока… – Что значит «какие проблемы»? Утонешь в бассейне, придется всю воду менять, – пояснил Вовец, позевывая и вращая шеей. – А у них вечером тренировка ватерполистов… А, кстати, как тебя сюда пропустили? Там что – на выходе никого нет? – Бригадир озабоченно приподнялся на локте и обернулся к входной двери.

– Да там они, там, – успокоил его Пульман. – На месте твои аполлоны! Просто я экстрасенс и того –  эмм… слегка их загипнотизировал.

– Ха! Ишь ты – экстрасекс! – с сомнением покачал головой бригадир.

– А чего ж меня не загипнотизируешь?

– Не хочу, – покривил душой Адольф Мирзоевич. – Ты мне в здравом уме потребен. И в твердой памяти.

– Ну-ну, – недоверчиво пробурчал бригадир. – Чего хочу?

– Что у вас за идиотская манера! – раздраженно поморщился Пульман.

– «Чего хочу, чего хочу…» Короче, я тебе вот что скажу… – Он вылез из шезлонга, приблизился к бригадирову ложу и торопливо забормотал, боясь, что его в любой момент могут прервать:

– В общем, я помогу тебе… помогу взять обратно под крыло Левопупыревский район. Он будет твой безраздельно – как и четыре года назад. Ферштейн? Взамен предлагаю сотрудничество. Ты будешь выполнять кое-какие мои поручения – ну, не сам, естественно, твое дело командовать… Ага. Чуть позже я с твоей помощью установлю контроль над всей этой вашей… ага – над братвой – вот. Над всей ложбинской братвой. Это будет фе-но-ме-наль-но!!! Это будет просто беспрецедентный случай, можешь мне поверить, ага… Я в общем-то на многое не претендую, просто хочу некоторым образом упорядочить… некоторым образом направить, ага… В общем, хочу быть кем-то типа верховного этого… эмм… – Тут психотерапевт запнулся и защелкал пальцами, пытаясь найти аналог в исторической практике.

Вовец моментально пришел к нему на помощь.

– Как Колчак, да? – невозмутимо подсказал он.

– Ну, это, конечно, сильно… Но, в принципе – да! Типа того, – согласился Пульман. – В общем, ты будешь моей правой рукой, заместителем, так сказать, ага… Гхм… кхм… – Адольф Мирзоевич прокашлялся и несколько сконфузился под пристальным взглядом бригадира. – А потом… Потом мы приберем к рукам все, что есть в этом городе: областную администрацию, правоохранительные органы, а там, глядишь… Что, я непонятно изъясняюсь? – окончательно смутился Пульман, разобравшись наконец в особенности странного взгляда своего собеседника. Вовец все это время смотрел на него не с интересом, как показалось психотерапевту с самого начала, и даже не со скрытым негодованием, чего вполне можно было ожидать… Он смотрел так, как смотрит посторонний врач на обделавшегося тяжелобольного, находящегося в ведомстве коллеги: с некоторым сожалением и презрительным участием, но без душевного надлома – не мое это! Это и не взгляд даже, а безоговорочный диагноз – уж в этом Адольф Мирзоевич знал толк…

– Ты это… Ты кто вообще такой? – тихо спросил бригадир. – Откуда выпал, болезный?

– Я-то?! – удивился Пульман. – Я этот… того… хм… – Тут он вдруг понял, что его параметры бригадиру ни о чем не говорят, и пожалел, что до сих пор не обзавелся титулом, безоговорочно обеспечивающим в нашем прогрессивном обществе уважение уже при одном лишь его упоминании, без каких-либо дополнительных ссылок: типа «вор», «бригадир», «депутат», «киллер», «губернатор» и так далее.

– Ну, психотерапевт я, – тяжело вздохнул Пульман. – А еще я заместитель заведующего клиникой – это вам не просто так! Потом, как уже говорилось, экстрасенс я… Пффф… Но, полагаю, не в титуле дело…

– Ты на себя посмотри, ремба засушенная! – укоризненно покачал головой бригадир. – Начитался Корецкого, да?! Ха! Деятель… А на пику за беспредел не хочешь? – И, перехватив недоумевающий взгляд собеседника, подвел итог:

– Короче, ясно с тобой… Мои дебилы там, в предбаннике, – они что, в натуре под гипнозом?

– Ну да, я же сказал, – подтвердил Пульман. – Я дал им установку… А что?

– Да просто неохота тебя собственноручно выбрасывать отсюда.

Может, от греха подальше сам уберешься, а?

– Да уйду я, конечно, уйдут, – с невыразимой горечью произнес Адольф Мирзоевич, впадая в отчаяние от того, то все его изыски разбились о твердолобость субъекта воздействия. – Уйду, блин… Но ты подумай –  от чего отказываешься!

– Давай-давай, вали отседа! – Вовец выпростался наконец из шезлонга и грозно навис над Пульманом. – А то придется рекорд по подводному плаванию ставить, недоделанный ты мой. Пшел!

– Все, все – ухожу! – торопливо пробормотал Адольф Мирзоевич, опасливо пятясь к выходу. – Только вот телефончик. – Он извлек из кармана визитку и бросил ее на шезлонг, не осмеливаясь сокращать дистанцию. – Ежели тебя того – опять на этот… эмм… на сходняк потащат – позвони. Может, пригожусь! – И гордо удалился, проскользнув мимо застывших у входа здоровенных дегенератов, бросив им на прощание:

– Отомри…

В этом месте, если кино показывают, обычно начинается этакий заводной музон типа: ииииийэхты! Бац- бац-бац!!! – 120 ударов в минуту, на фоне полуэротического истошного вопля. Таким образом киношники дают понять непросвещенному зрителю, что ситуация закручивается в штопор и вот-вот грянет нечто особенно крутое и невероятное. Но это в кино. А в реальности тогда все вышло очень тихо, заурядно и как бы самопроизвольно…

Иван заштриховал небо, удалил альбом на расстояние вытянутой руки и внимательно всмотрелся в только что сработанный пейзаж. Получилось вполне сносно. Речная заводь, кусты, песчаный пляж – не хуже, чем у профессиональных малевщиков с изрядным опытом. Правда, прослеживался небольшой казус –  кое-где песок был ничем не отличим от облаков и трудно было определить, где же, собственно, заканчивается твердь земная и начинаются небеса обетованные. И хотя с утра над пляжем действительно зависали пухлые облака, грозившие растолстеть в тучи, а простой карандаш не идет ни в какое сравнение с красками – но факт оставался фактом: ляп имел место.

– Глазури бы чуток, – огорченно отметил Иван, переворачивая страницу и разглаживая чистый лист. –  Ластика нет… Посмотрел бы я на Васнецова, возьмись он пейзаж карандашом выписывать! Еще разок попробовать, что ли?

В усадьбе Вовца он скучал уже второй день. «Дядя Саша сказал, что первоначально хотел поселить племянника своей даче, но обстановка осложнилась – надо сначала , тщательно прощупать ситуацию, а пока в целях безопасности придется немного пожить у Леши. Чем занимается Леша, он не сказал, но и так было ясно. В усадьбе присутствовали как минимум восемь охранников – все, как и давешние два „шкафчика“, дегенераты без малейшего проблеска. Дегенераты были вооружены и неустанно выписывали круги по обширным владениям Леши-бандита, словно надеялись отловить какого-нибудь вражеского диверсанта. Понятное дело – с такой охраной Ивану можно было ничего не опасаться. Вчера он весь день просидел в отведенной ему спальне, где имелся телевизор и санузел, как в гостинице. „Дядя“ выдал ему комплект новой спортивной одежды – на первое время (из дома Ивана увезли в стареньких трениках) и сказал, что они за сутки полноценно разведают обстановку, а пока на улицу выходить не стоит – мало ли…

А сегодня Иван, воспользовавшись отсутствием хозяина и попечительства дяди, нарушил запрет и с утра пошел бродить по дому. В гостиной он обнаружил на полке запыленный альбом с детскими каракулями, в котором было мною неиспользованных страниц, нашел огрызок простого карандаша и отправился в дальний угол двора, выходивший на песчаный берег реки. Дегенераты его перемещениям не