В народе никто о ней не жалел. Вспоминали о том, что она вдова государственного преступника, что мать ее, Юлия Старшая, в свое время пострадала за развратное поведение и, как говорят греки, «на яблоне только яблоки вырастают». Юлию Старшую, как ты помнишь, народ жалел. К участи Юлии Младшей толпа отнеслась равнодушно.
Напоминаю, это случилось в середине сентября.
А в октябре не только без суда, но и безо всякого официального объявления из Соррента на Планазию перевели Агриппу Постума. В Сорренте он жил на вилле и свободно передвигался по городу. На Планазии его поместили в крепость. Об этом переводе народ узнал лишь через полгода, когда в сенате было принято постановление, согласно которому Агриппу было приказано пожизненно держать на Планазии, так как он окончательно утратил рассудок.
Ты что-нибудь понял в этой, с позволения сказать,
И с первыми двумя наказаниями тоже, обрати внимание: зачем так сурово наказывать юную незамужнюю вдову за тайную любовную связь с неженатым молодым аристократом Децимом Силаном? Где здесь, собственно говоря, прелюбодеяние? А если все же решили в назидание римской молодежи жестоко наказать двух любовников, то почему внучку Августа с поражением в правах подвергают почти тюремному заключению, а с Силана как с гуся вода — ему дают спокойно уехать из Рима, никто его не преследует, имущество не конфискуют, никто даже не знает, куда Децим удалился и где проживает?
Если Постум действительно сошел с ума, то зачем удалять его на Планазию? Зачем о его удалении принимать сенатское постановление и делать это через полгода после принятия меры?.. Ты скажешь: он же наследник. Ну, так лиши его своего великого отцовства и имперского наследства и оставь жить в Риме, как живет в нем Клавдий, сын Друза, тоже полоумный и болезненный!
И, наконец, за что сослали моего несчастного друга, знаменитого поэта, фламина Аполлона, учителя Юлии? И почему, коль скоро это не суровое изгнание, а ссылка без поражения в правах, почему ему, как Дециму Силану, не предоставили возможности самому выбрать место для поселения, отправиться в Афины, или на Родос, или на Самос, или на Лесбос, иль, на худой конец, к нам в гельветский Новиодун или в галльский Лугдун? Почему заслали его в Дакию и с точностью предписали ему Томы, которые уже не край света, а некая земная преисподняя?!
Так воскликнув, Вардий поднял с земли прутик и, присев на корточки, стал писать на песке слова.
Эта часть его рассказа происходила на той самой аллее, которая у него на вилле поднимается по склону холма с востока на запад и на которой располагаются так называемые «станции Венеры». Мы с Гнеем Эдием находились как раз на
Первым Вардий написал слово «заговор».
VII. — Неясность всегда порождает слухи, — стал объяснять Гней Эдий. — И чем сильнее неясность, тем больше слухов и измышлений. Мы сейчас эти слухи кратко рассмотрим, чтобы пустые измышления отбросить, а правдоподобные допущения зафиксировать и накопить.
…Так что заговор мы решительно исключаем.
Вардий стер слово «заговор» и вместо него написал «преступление».
— Говорили, что он совершил какое-то преступление, и много ему различных преступлений приписывали, вплоть до убийства. Но Феликс и убийство — это даже представить себе невозможно! И я бы сейчас тут же стер это глупое обвинение. Если бы… если бы в одной из элегий, которую Феликс лично мне направил, не было вот каких строк:
Гней Эдий не стер, а зачеркнул слово «преступление» и рядом с ним написал слово «глупость».
— Пойдем дальше, — продолжал рассуждать Эдий Вардий. —
Вардий перечеркнул «богохульство» и под ним написал «прелюбодеяние».
— Тут сплетники вконец распоясались! — гневно объявил Гней Эдий. — До того дошли, что стали обвинять Феликса в тайном совокуплении не только с Юлией Младшей, но также с ее матерью, Юлией Старшей, и даже, страшно сказать, с самой добродетельной Ливией! Сколько же грязи в этой клоаке, в плебейских умах!.. Ливию, с твоего позволения, мы вообще оставим в покое. К Юлии Старшей, я проверял, Пелигн ни разу не ездил. С Юлией Младшей?.. Напомню тебе, что ее обвинили в связи с Децимом Силаном, а не со своим учителем.
Вардий с такой яростью принялся стирать «прелюбодеяние», что повредил соседнее «богохульство», и так оно и осталось на песке, наполовину стертое и перечеркнутое.
— Стихи, — успокаиваясь, продолжал Гней Эдий. — Тут нам и слухов не надо. Пелигн сам о своих стихах пишет. Через год после отъезда он отправил Августу стихотворное послание, в котором, в частности, говорится:
Однако тут же замечает:
