слово взял молчавший до этого Гракх и предложил присудить награду женщине и юноше Помпонии Карвилии. Тогда Юл, восседавший на троне, презрительно сощурился и заявил: «Пара Рабирия всех превзошла своей мощью и изобретательностью». А Гракх, стоя по правую руку от Юлии, иронично улыбнулся и возразил: «Мощь хороша на войне. В любви всегда больше ценили нежность и изящество». — «Любовь разве не та же самая война?» — сурово спросил Юл Антоний. «Она еще страшнее войны, — ответил Семпроний Гракх и добавил: — Но лишь для того, кто не умеет испытывать нежность».
Пульхр вконец растерялся: мало того, что голоса по-прежнему оставались равными, еще и возникло противоречие между ведущими адептами, на которых он, устроитель, особенно рассчитывал. По правилам состязания, теперь ему, Аппию Клавдию, придется решать, кому присудить победу. А Пульхру очень не хотелось брать на себя такую ответственность.
Но тут он сообразил, что Юлия пока не высказала своего мнения, и с надеждой к ней обратился. Юлия блаженно улыбалась, и взгляд ее был совершенно безумным.
«Как Юлия решит, так и будет!» — от растерянности чересчур громко и решительно объявил Пульхр.
Юлия молчала.
«Назови победителя, Юлия. От тебя всё равно не отстанут!» — раздраженно произнес Юл Антоний.
Юлия его будто не слышала.
Тогда Гракх Семпроний взял ее за руку и мягко спросил:
«Кому мы отдадим твой алмаз? Ведь ты обещала. Его надо вручить. Кому? Мы без тебя не решим».
Юлия, наконец, вроде бы услышала. И стала искать глазами, но не среди обнаженных сексуариев, а растерянно всматриваясь в лица сидящих рядом с ней парадно одетых адептов, слева и справа от нее. Когда взгляд ее наткнулся на Вардия, она сразу же перестала улыбаться и пальцем поманила Гнея Эдия.
Тот подошел. А Юлия сняла с пальца и протянула ему кольцо с черным алмазом.
Вардий виновато стал объяснять, что никак не может принять эту награду, так как выставленная им пара, вне всякого сомнения, слабее пары Рабирия и пары Карвилии.
А Юлия вздрогнула, словно только теперь увидела перед собой Вардия и испугалась от его неожиданного появления.
«При чем тут ты и эти развратники?! — гневно воскликнула дочь Августа, стремительно поднявшись со своего трона. И добавила тихо и нежно: — Передай это кольцо твоему другу, поэту. Он действительно знает, что такое любовь».
Произнеся эти слова, Юлия сошла с помоста и направилась к выходу из атрия.
Ей сопутствовала какая-то завороженная тишина, которую даже щеголи-амиметобии не посмели нарушить.
Возле прихожей Юлия, однако, остановилась, повернулась и пошла обратно, на ходу вынимая из ушей серьги, с такими же черными брильянтами, как на кольце, но поменьше размером. Серьги эти она вложила в руку растерянному Пульхру и приказала:
«Вручи их тем, за кого просят Семпроний и Юл. Зачем они мне теперь, когда у меня отобрали мой любимый алмаз?»
— Перерыв! — объявил Гней Эдий Вардий, вышел из шатра и пошел отдавать указания — к той группе своих работников, которая готовила колышки-подпорки для лоз.
Вернувшись, он повторил:
— Перерыв. — И продолжал: — Юлия устроила перерыв почти на три месяца, и со своими адептами до декабрьских Сатурналий не встречалась, за исключением, разве что, Юла, Гракха и Руфа Сальвидиена, Аполлонова фламина.
А далее, по рассказу Вардия, начались
«Мистерии» —
XIV. третий этап «разжигания пожара», как и прежние этапы состоявший из трех стадий.
Вернее, первой стадии предшествовал своего рода подготовительный период. Начался он в конце года, на Сатурналиях. Сатурналии эти отпраздновали всей, так сказать, адептурой, но достаточно скромно, без излишеств и без шумных проделок. После них продолжали встречаться, но не все вместе, а как бы порциями: то Гракх со своими щеголями, то Пульхр со всадниками и сенаторами, то Юл Антоний с Авдасием, Эпикадом, Рабирием и четырьмя «разноцветными». Постоянными участниками этих сборищ были лишь Корнелий Сципион и Руф Сальвидиен, а также два новых человека, которых вскоре после Сатурналий привел и внедрил в компанию Руфсалий Гай Цезий и арвальский брат Публий Карнулкул.
Юлия своих гостей теперь угощала до удивления скудно. Из мясных блюд подавалась только свинина; птицы вообще не было, ни домашней, ни дикой; рыба — только из Тибра или из ближайших к Городу водоемов; хлеб — не пшеничный, а полбяной; овощи — во множестве, но из фруктов — только сушеные смоквы. Из напитков — одна ключевая вода.
В небольших количествах вино предлагалось лишь на трех праздниках: на январских Агоналиях, Карменталиях и Сементинах — уже начался новый год, год тринадцатого консульства великого Августа, — и на этих праздниках, кстати сказать, Юлия и ее компания всех удивляли своим благочинием и своей сдержанностью; даже юноши-щеголи утихомирились и будто остепенились. Соблюдали праздничные обычаи, совершали предписанные обряды, вели себя скромно, тихо. И только Корнелий Сципион чересчур многословно и порой излишне шумно рассуждал на одну и ту же тему: как в древности хорошо было жить в Риме, какие тогда были люди — непритязательные, выдержанные, трудолюбивые, добродетельные, доблестные, ну, и так далее. Все терпеливо ему внимали, так как Юлия, когда Корнелий разражался своими тирадами, всегда смотрела на него поощрительно, часто брала за руку или под руку если прогуливались, и однажды гневно и грубо оборвала Квинтия Криспина, попытавшегося было съязвить по поводу «старых добрых времен».
Так продолжалось до февральских Луперкалий.
XV. С Луперкалий началась первая стадия заключительного этапа, которую Гней Эдий окрестил
Сами Луперкалии праздновали как обычно. Вместе с толпой следовали за служителями Фавна, обнаженными луперками, которые от Луперкаля бежали к роще Юноны. Некоторые адептки специально подставляли себя под удары сыромятных козьих и собачьих бичей, которые, по поверью, наделяют не только плодовитостью, но и богатством. Вечером явились к Юлиному дому, рассчитывая на общение с Повелительницей — они ее так давно называли.
Но Юлии дома не оказалось. Навстречу адептам вышел Руф Сальвидиен, который сообщил им, что Юлия ждет их в храме Мутуна. «Мутун?» — некоторые даже не слышали такого имени. Но все в сопровождении Сальвидиена отправились через праздничный город и Марсово поле к северному склону Пинция.
Там перед входом в старое, полуразрушенное святилище их встретил Публий Карнулкул, арвальский брат, и что-то неразборчиво стал объявлять — он от природы был косноязычен и, когда произносил подряд несколько фраз, становился совсем непонятным. Его понимал только Руф Сальвидиен, фламин Аполлона. И Руф, прервав Публия, так объяснил:
Карнулкул накануне вечером заклал двух овец, одну — Фавну, а другую — богине сновидений, освежевал принесенные жертвы, их шкуры расстелил на земле и улегся на них, возложив себе на голову двойной буковый венок и дважды обрызгав волосы родниковой водой. Мяса не ел два дня, восемь дней воздерживался от любви, снял с себя кольца и укрылся грубым плащом. Всё по правилам сделал. И вот, во сне ему явился Фавн или кто-то ему подобный, копытный и рогатый, который изрек: «Не мне, глупец, следует поклоняться, и тем более, дурак, не Марсу. Мутуну, древнему и великому, — вот кого надо чтить!» И следом за этим поведал, кто такой Мутун.
