белыми лебедями, которых ей подарил подружившийся с ней Аполлон… Родившийся, как ты знаешь, на Делосе, Аполлон тогда еще не успел обосноваться в Дельфах и пребывал в Малой Азии, в Дидимах, возле древнего Милета. К Венере он был благосклонен, но не желал портить отношений с ее тогдашним любовником Марсом и опасался стрел амура Ультора, от которых тоже однажды пострадал, влюбившись в Дафну… Но эта история лишняя для нашего рассказа…
Восьмая станция Венера Эрицина
Гней Эдий Вардий устало махнул рукой и пошел вверх по аллее.
Мы остановились возле искусственного сооружения из темных каменных глыб, по форме напоминавшего склеп или грот.
XXXIII. — Я, наверное, утомил тебя своим долгим рассказом, — сказал Вардий. — Но на предпоследнюю станцию я должен тебе хотя бы указать… Предпоследняя станция — остров Сицилия, на который Венера прибыла в начале октября — восьмого месяца древнего года.
Гней Эдий картинно воздел руку, царственно указывая на вход в грот или склеп, и объявил:
— На Сицилии находится главный вход в подземное царство. Его оставил после себя Плутон, когда воровал у Юпитера его дочь Прозерпину. Здесь, на Сицилии, в Аид в разное время нисходили Геркулес, Тезей, Одиссей и Эней… Мы тоже войдем.
И вошел через узкий вход. А я последовал за ним.
Внутри склепа, или грота, горел смоляной факел, и больше ничего не было.
Вардий дал мне немного осмотреться и вкрадчивым голосом продолжал:
— На Сицилии с некоторых пор поселился Меркурий, которого греки называют Гермесом… Помнишь? Когда Вулкан заставил смеяться богов над Венерой и Марсом, один лишь Меркурий нашел в своей душе слова оправдания и утешения. Венера Оффенда не забыла его благородства и в знак благодарности отдалась ему здесь, на Сицилии, при свете факела, пропитанного смолами подземного мира.
От соединения с этим богом-проводником Венера в восьмой раз преобразилась. Она стала богиней Смерти-в-Жизни, как ее называют некоторые орфики, вместе с возлюбленным своим стала гостить у Плутона — бога подземного царства, подружилась с женой его Прозерпиной. И греки эту новую Венеру стали именовать Эпитимбией («могильной»), а римляне Венатилией («подземной, родниковой»). Некоторые считают ее Либитиной, но они ошибаются, так как Либитина — не Венера, а Юнона. А правильнее всего называть эту новую Венеру — Венера Эрицина, ибо так величают ее знающие поэты, и на горе Эрике в Сицилии у нее главный храм и самое известное в мире святилище.
Птицей ее отныне стал пеликан — удивительное пернатое создание, которое кормит своих детей собственной кровью.
Спутницы ее — Сирены, женщины-птицы, которые уже давно не могут летать, так как постоянно выдергивают из своих крыльев перья, чтобы украсить им головы. Они очаровывают сладким пением,
Они поют о смерти и к смерти влекут.
И этим песням с детства обучился сын Венеры и Меркурия.
XXXV. — Этого восьмого амура, — продолжал Эдий Вардий, — некоторые греки именуют Гермафродитом — дескать, от Гермеса и Афродиты родился. Но ежели так рассуждать, Аполлона надо называть Зевсолатоном, а Вакха — Зевсосемелом… Другие зовут его Дафнисом. Третьи зовут Люцифером.
Это крылатый эрот. Но крыльев его не увидишь, так они часто трепещут. Волосы у него светлые, но будто седые. Вечно он в сером плаще и плащ никогда не снимает.
Из всех купидонов самый он нежный. Но тот, кто вкусил его нежности, тянется к смерти, ибо грубостей жизни не в силах уж больше терпеть.
Узы его — те пленительно-нежные песни, которые он, сочинив, распевает, и ему подпевают Сирены.
Пламя его — вот оно пред тобой, пылающий факел Гермеса, усыпляющий души живые и оживляющий души умерших. Стрелы его — та любовь, которая нас убивает…
Вардий замолчал и поник головой. А затем вынул факел из подставки, повернулся ко мне и стал освещать факелом мое лицо, вглядываясь мне в глаза.
— Насколько я сейчас могу разглядеть, — тревожным шепотом заговорил он, — тебе такая любовь не угрожает. Потому что ты, как и я, любишь жизнь и не стремишься к бессмертию… Но некоторые жизнь не любят, потому что она для них слишком мучительна. К таким людям Венера Эрицина посылает своего сицилийского сыночка, и они, влюбляясь, жаждут и ждут не плотских наслаждений, не поиска и обретения себя, не головокружительных взлетов небесных и не тихих семейных радостей, а…Как бы это точнее сказать, потому что мне эта любовь незнакома… Пусть лучше Тибулл скажет!
Они смерти вместе с любимой хотят, потому что смерть им видится прекраснее жизни. И любовь их возвышеннее, чище и свободнее жизни…
Как я понимаю, именно такой любовью был охвачен Орфей, влюбившийся в Евридику. И он, который, спустившись в Аид, божественными песнями пленил Прозерпину и заставил плакать Плутона, когда шел назад и вел за собой любимую — помнишь? — обернулся… Не потому что не мог удержаться. А потому что в Аиде и в смерти увидел свою любовь еще более великой и прекрасной и не посмел унизить ее возвратом к пошлости и унижениям жизни… Евридика вернулась к Плутону. Через год Орфей последовал за ней…
Для таких людей, договорившись с Плутоном, Венера Эрицина создала в Аиде Обитель Блаженных, так называемые Поля Елисейские, управлять ими поставив своего восьмого сына, которого я называю амуром Элизием Летеем. Ибо перед тем, как вкусить блаженство, они пьют из Леты, отвергаясь от жизни и ее страданий.
Вардий вернул факел на место. Взял меня за руку и вывел из грота.
Мы оба зажмурились от яркого солнечного света.
XXXVI. — Я всё тебе рассказал. Пора подводить итоги, — объявил мне Гней Эдий Вардий.
Я счел возможным возразить своему спутнику:
— Грот с факелом, ты сказал,
