— С кем я связался!

Пассажиры, высадившиеся с парохода, торопливо поднимались вверх по дороге. Многие заходили в гастроном. Фимка незаметно подтолкнул локтем Димку и скосил глаза на магнитофон.

— Как хочешь, — уклончиво прошептал Димка.

— Что, что? — оживился Богдан. — Выкладывайте!

— Бутылку не жди — денег мало! — сказал Фимка. — А что-нибудь другое принесем… Давай магнитофон. И не бойся — мы его не испортим.

Не без внутреннего сомнения отдал Богдан магнитофон, но, увидев, как ловко мальчишки вывинтили винты и вынули из футляра основные узлы, успокоился, понял, что они проделывают эту операцию не впервые. Вовка получил на хранение тяжелый остов, к которому крепились детали, а Фимка включил транзистор, поставил его на дно пустого футляра и закрыл крышку. Передавали арии из опер в исполнении известных певцов.

— Ну и что? — раздраженно спросил Богдан.

— Давай деньги! — Фимка опустил их в карман и взял Димку за руку. — Ждите!

Так они и вошли в гастроном — с играющим внутри магнитофона транзистором, занимавшим не больше четверти всего футляра.

Большинство поздних покупателей толпилось у колбасного отдела и молочного прилавка. Мальчишки прошли к стенду с расфасованными конфетами. Димка заслонил Фимку, и тот, приоткрыв футляр магнитофона, накидал поверх транзистора целлофановые кулечки, выбирая конфеты подороже. Потом они взяли по одному самому дешевому кульку и, не пряча их, двинулись к выходу. Фимка поставил на прилавок рядом с кассиршей потяжелевший магнитофон и предъявил кулек с дешевыми леденцами. Димка тоже показал свой кулечек. Фимка протянул кассирше раскрытую ладонь с медяками.

— Возьмите, пожалуйста, за обоих!

Все было рассчитано до тонкости: и играющий магнитофон, поставленный под носом у кассирши, и доверительно протянутая рука с монетами. Ничто не вызвало подозрений. Кассирша даже не взглянула на карманы мальчишек, как делала обычно для проверки, — не оттопырились ли они от спрятанного товара. Она отсчитала сорок четыре копейки и оставила трехкопеечную монету на Димкиной ладони.

Под обличающее «Лю-ди гиб-нут за-а-а металл!», звучавшее из магнитофона, мальчишки неторопливо вышли на улицу и пересекли дорогу.

— Получай! — Фимка поставил футляр Богдану на колени и открыл крышку. — Подороже твоей бормотухи!

Богдан и Вовка Самоварик выпучили глаза.

— А вот тебе и сдача! — Димка отдал Богдану три копейки. — Уметь надо!

— Тут же рублей на сто! — испуганно воскликнул Вовка.

— На сколько? — переспросил чей-то знакомый, неподдельно взволнованный голос, и появился сержант Кульбеда.

Мальчишки оцепенели.

— Еле догнал вас!.. — Подвиньтесь! — Он сел на скамейку, взял футляр магнитофона, посмотрел на конфеты и успокоился. — Сказанул — на сто!

Мальчишки сидели как мертвые, а Кульбеда задумчиво смотрел на витрины гастронома.

— Что же мне с Вами делать?.. Помню, в пятом или шестом это было. Завелся в классе воришка — карандаши цветные у нас тащил. Что с ним только не делали: и совестили, и на сборах пионерских чистили, родителям жаловались. Даже били!.. А пройдет неделя — он опять, да еще и оправдывается: говорит-, болезнь у него такая. Как-то взяли мы и собрали денег, накупили карандашей целый ворох и на перемене запихали ему в портфель. Полный набили — еле закрылся!.. И все — вылечился! Как рукой сняло… Теперь, слышал, следователем где-то работает…

Ребята все еще молчали и не двигались, но липкий холодок страха уже отступил от них. Они не очень вникали в рассказ Кульбеды, а просто прислушивались к его говорку и ждали, что будет дальше. Ждали без страха, а скорее с любопытством.

Как поступил бы, например, капитан Дробовой, они хорошо себе представляли. А что придумает сержант, их Микропора, который еще ни разу не сказал и не сделал ничего такого, что было бы не оправдано внутренним мальчишеским судом?

Кульбеда снова открыл футляр и, вытаскивая по одному кульки, принялся вслух подсчитывать стоимость конфет. Он насчитал десять рублей тридцать копеек, положил кульки обратно и спросил:

— Сколько заплатили?

— Сорок четыре, — глухо ответил Фимка.

Кульбеда полез в карман гимнастерки, вынул письма в старых заношенных конвертах, документы, какую-то маленькую книжицу и вытащил из нее сложенную пополам десятку. Пошуршав купюрой, он по- стариковски прокряхтел:

— Э-эх!..

Богдан, как дирижер, взмахнул руками, и ребята подхватили:

— Нет на нас гвардии старшины Грязепуда!

— Неверно! — улыбнулся сержант. — Грехопуда! — Он развернул десятку. — Кто пойдет?

Никому не хотелось объясняться с кассиршей. Но Кульбеда и не настаивал.

— Пожалуй, самому придется. Вас еще заберут — выручай потом…

Он поправил фуражку, подтянул ремень на гимнастерке и пошел к гастроному. Магазин уже закрывался. Последние

покупатели расплачивались с кассиршей. Подсобница остановила сержанта в дверях, но он с такой изысканной галантностью козырнул ей, что ее рука опустилась. Мальчишки через витрину увидели, как Кульбеда подошел к кассирше.

— Рвем когти! — сдавленным голосом приказал Богдан и, соскочив со скамейки, нырнул в кусты за козырьком автобусной остановки.

Ноги у мальчишек сработали быстрее, чем голова. Ребята и не сообразили, как очутились в лесу. Они бежали несколько минут, пока Вовка не начал отставать. Ему мешал неудобный тяжелый остов магнитофона, судорожно прижатый к груди.

— Стойте! Подождите! — взмолился он, но Богдан продолжал шуршать кустами где-то впереди, и тогда Вовка рассердился: — Брошу твою музыку — будешь знать, как бегать!

Богдан остановился. Запыхавшиеся Фимка и Димка плюхнулись на поваленное дерево. Вовка сунул свою ношу Фимке.

— Нашли носильщика!

— Ты не очень гавкай! — пригрозил Богдан и встряхнул футляр магнитофона, в котором соблазнительно захрустели кулечки с конфетами. — Возьму и не дам!

— Ну и не надо! — надулся Вовка, — И бежать совсем не надо было! Микропора нас бы ни за что не продал!

— Много ты знаешь! — огрызнулся Богдан. — И не такие продают и закладывают!.. Это пока жареным не пахнет — они перышки свои чистят! Хорохорятся: хоть искры из них высекай — не выдадут, не подведут! А когда наколют, все эти з-зако-ны красивые — под хвост!.. Видали мы!..

Богдан говорил зло, быстро. Его точно прорвало. Но он опомнился и замолчал. Эти слова к сержанту не имели никакого отношения. Не то о Шурупе, не то еще о ком-то другом говорил Богдан.

— А ведь он последние деньги выложил! — вспомнил Фимка.

— Теперь без курева насидится! — подхватил Димка.

— Ищет нас там, у гастронома! — сочувственно произнес Вовка. — Ему без нас возвращаться в лагерь нельзя. Дробовой живьем его проглотит!

Богдан понимал, что все это говорится ему, что мальчишки ждут не дождутся, когда он поведет их назад — к гастроному или даже в лагерь. Да он и сам уже вдоволь набегался по лесу.

— И Славке Мощагину всыплют! — добавил Вовка и почувствовал, что болтнул лишнее: Славку вспоминать не следовало.

— Лично меня это не колышет! — вновь ощетинился Богдан. — А для Микропоры могу и вернуться.