ночной вор, в него вошло ощущение благополучия, уверенности, что все в порядке, и что он находится в центре мира. Я — это вселенная. Его изоляция не будет допущена. Он вновь там, где должен быть.

Он чувствовал спокойствие, абсолютную уверенность в себе и окружающем. Чувство это не казалось ему чудом или загадкой — оно было нормой. Так он всегда себя чувствовал, если не считать периодов кризиса и агонии. Такое чувство заполняло его детство и лучшие часы юности. Это нормальное ощущение бытия. В последние годы он утратил его, постепенно, но почти полностью, при этом фактически не сознавая, что утрачивает. Четыре года назад в апреле произошло такое, что нарушило его равновесие. Наркотики, сновидения, непрестанный переход от воспоминаний об одной жизни к другой и попытка Хабера улучшить мир — все это еще больше нарушило равновесие. А вот теперь оно вернулось.

Он знал, что добился этого не сам.

— Это сделал Усилитель? — спросил он.

— Что сделал?

Хабер внимательно смотрел на экран ЗЭГ.

— О… не знаю.

— Он ничего не делает в определенном смысле, — ответил Хабер с ноткой раздражения.

Хабер любил такие мгновения, когда он не играл роль, а был полностью поглощен тем, что пытался узнать при помощи своих приборов.

— Он просто усиливает то, что делает в данный момент ваш мозг, избирательно усиливает активность. Но ваш мозг в данный момент не делает абсолютно ничего интересного. Вот.

Он сделал быструю запись, повернулся к Усилителю, потом снова к экрану. Поворачивая рукоятки, он разделил на экране три линии, казавшиеся одной. Орр не мешал ему. Один раз Хабер резко сказал:

— Закройте глаза, Поднимите вверх взгляд. Продолжая держать глаза закрытыми, постарайтесь увидеть что-либо: красный куб…

Когда он наконец выключил машину и начал снимать с Орра электроды, спокойствие не оставило Орра, как будто было вызвано наркотиками и алкоголем. Оно осталось. Без предупреждения и робости Орр сказал:

— Доктор, я не могу больше позволить вам пользоваться моими эффективными снами…

— А? — произнес Хабер, думая не об Орре, а о его мозге.

— Я не позволю вам больше использовать мои сны.

— Использовать сны?

— Да, использовать.

— Называйте, как хотите, — сказал Хабер выпрямившись.

Он возвышался над сидевшим Орром. Большой, серый, широкий, бородатый и нахмурившийся.

— Мне жаль, Джордж, но вы не должны так говорить.

Боги Орра были безмятежными и независимыми. Они не требовали ни поклонения, ни повиновения.

— Но я еще раз говорю, — спокойно ответил он.

Хабер взглянул на него сверху вниз, по-настоящему взглянул и увидел. Он отпрянул, обнаружив, что наткнулся не на легкий занавес, который ожидал увидеть перед собой, а на непробиваемую гранитную стену. Он пересек комнату и сел за стол. Орр встал и слегка потянулся. Хабер большой серой рукой погладил черную бороду.

— Я на краю, нет, уже в центре крупного открытия, — сказал он.

Голос его звучал не добродушно, как всегда, а мрачно и властно.

— Используя ваши записи, я программирую Усилитель на производство эффективных снов. Я назвал это е-стадией, Вскоре я смогу накладывать е-стадию на любой мозг. Вы понимаете, что это значит? Я легко могу вызвать эффективный сон у любого, соответствующим образом отобранного и подготовленного человека, так же легко, как психолог вызывает гнев у кошки, даже легче, потому что мне не понадобятся ни контакты, ни химические средства. Мне осталось несколько дней, а может несколько часов. И тогда вы будете свободны. Вы мне будете не нужны. Мне не нравится работа с пациентом, не желающим сотрудничать. С другим будет легче. Но пока вы мне нужны. Исследование должно быть закончено. Вероятно, это наиболее важное научное открытие из всех когда-либо появлявшихся. И если отношение ко мне, как к другу, стремление к знаниям и благу человечества не в состоянии удержать вас здесь, что ж, если понадобится, я получу ордер на принудительное лечение… Гм… Принуждение к личному благосостоянию. Если понадобится я использую лекарства, как будто вы буйно помешанный. Ваш отказ о помощи в таком важном деле, конечно, проявление психоза. Нет необходимости говорить, что для меня было бы гораздо лучше, иметь дело с добровольной помощью. Для меня это большая разница.

— Никакой разницы для вас тут нет, — спокойно возразил Орр.

— Почему вы спорите со мной сейчас? Почему именно сейчас? Джордж, когда вы так много дали мне, когда мы так близки к цели?

Но чувство вины не воздействовало на Джорджа Орра.

Если бы он позволял себе отдаваться чувству вины, то не дожил бы и до тридцати лет.

— Потому, что чем дальше вы идете, тем все хуже. И теперь, вместо того, чтобы помешать мне видеть эффективные сны, вы пытаетесь вызвать их у себя. Я не хочу, чтобы мир жил в соответствии с моими снами. Но еще больше не хочу, чтобы это были ваши сны.

— Что вы хотите этим сказать — «все хуже»? Послушайте, Джордж. Мы с вами работали несколько недель. Что сделано? Уничтожено перенаселение, восстановлено экологическое равновесие планеты. Уничтожен рак, как главный убийца.

Он начал загибать свои серые пальцы.

— Уничтожена расовая ненависть. Уничтожена война. Исчезла возможность гибели человечества из- за порчи генетического бассейна. Уничтожена — нет, точнее, в процессе уничтожения — бедность, экономическое неравенство, классовая борьба — во всем мире. Что еще? Душевные болезни, неумение приспособиться к реальности — на это потребуется время, но первые шаги уже сделаны. Под руководством ХУРАДа постоянно сокращаются несчастья человечества, физические и психические, индивидуальность получает все больше возможности для самореализации. Постоянный прогресс, Джордж. За прошедшие шесть недель мы добились такого прогресса, какого не могло добиться человечество за шестьсот тысяч лет.

Орр чувствовал, что должен ответить на эти аргументы.

— А где демократические правительства? Люди больше не могут выбирать образ жизни. Почему все вокруг такое мрачное, безрадостное? Это всемирное государство, это воспитание детей в Центрах…

Хабер, всерьез рассердившись, прервал его.

— Детские Центры — ваше изобретение, а не мое! Я просто очертил вам желаемое содержание сна, как всегда это делаю. Я пытался дать понять, как осуществить это желаемое, но ничего не получилось. Ваш проклятый мозг изменяет все до неузнаваемости. Можете не говорить мне, что вы сопротивляетесь тому, что я готовлю человечеству. Это было ясно с самого начала. Каждый шаг вперед, который я заставлял вас сделать, вы искажали. Каждый раз вы пытались сделать шаг назад. Ваши собственные стремления абсолютно негативны. Если бы не мое гипнотическое внушение, вы бы давно превратили мир в пепел. Что вы почти и сделали в тот вечер, когда сбежали с женщиной-адвокатом.

— Она мертва, — сказал Орр.

— Хорошо, Она оказала на вас отрицательное воздействие. Безответственность. У вас нет ни социального сознания, ни альтруизма. Вы моральная медуза. Каждый раз мне гипнотически приходится внушать вам чувство социальной ответственности. И каждый раз оно искажается. Так произошло и с Детскими Центрами. Я полагаю, что семья часто вызывает неврозы и в идеальном обществе может быть усовершенствована. Ваш сон грубо интерпретировал мою мысль и смешал с дешевым утопическим взглядом, а может, с циничными антиутопическими концепциями, и произвел эти Центры. И все же это лучше того, что было. В этом мире почти нет шизофрении. Вы знаете это? Это редкое заболевание.

Темные глаза Хабера сияли, он улыбался.

— Сейчас положение лучше, чем раньше, — сказал Орр, отказавшись от надежды на обсуждение. — Но ваши попытки ухудшили его. Я не собираюсь искажать ваши идеи, но вы сами делаете то, чего нельзя делать. Это можно использовать только в случае крайней необходимости, когда нет другой альтернативы, а