остановились, чтобы посмотреть, другие продолжали стремительно двигаться к Дворцу Спорта.

— Это гражданский арест, прошу всех быть свидетелями! — нервным тоном говорил высокий. — Этот человек, Хари Т.Нонно, неизлечимо болен раком брюшной полости, но скрывал свое местонахождение от властей и продолжает жить со своей женой. Меня зовут Эрнст Бинго Марин, Йотвуд Драйв, 262-4237, район Солнечных склонов, Большой Портленд. Есть здесь десять свидетелей?

Один из свидетелей удерживал слабо сопротивляющегося преступника, пока Эрнст Бинго Марин считал присутствующих.

Орр сбежал, протискиваясь сквозь толпу, прежде чем Марин произвел эвтаназию своим шприцевым пистолетом. Все взрослые граждане, заслужившие удостоверение гражданской ответственности, носили такие пистолеты. Орр и сам имел такой, впрочем, пистолет Орра не был заряжен. Его разрядили, когда он стал пациентом при МПЦ, но оружие оставили, чтобы временное лишение статуса не привело его к публичному унижению. Ему объяснили, что душевное заболевание не является преступлением, таким как инфекция или наследственная болезнь.

Он не чувствовал себя в опасности, и его пистолет зарядят, как только доктор Хабер объявит его выздоровевшим.

Опухоль… Разве раковая чума, убив всех восприимчивых к раку, не сделала выживших иммунными? Сделала, но в другом сне, не в этом. Очевидно, рак возник снова, как Маунт-Худ.

Учиться. Вот это слово. Мы не будем больше учиться войне…

На углу Четвертой и Олдер он сел в фуникулер, движущийся над серо-зеленым городом к башне ХУРАДа, которая венчала западные холмы.

Башня была видна отовсюду — из города, с реки, с туманных западных равнин, больших темных холмов Лесного парка на севере. Под портиком с колоннами большими римскими буквами, которые придавали благородстве любой фразе, было написано: «Величайшее благо величайшему количеству».

Внутри, в огромном мраморном вестибюле, сделанном по моделям Пантеона в Риме, меньшая надпись золотыми буквами на барабане центрального купола гласила: «Истинная цель человечества — человек. Пама. 1688–1744».

Орру говорили, что здание на площади превосходит Британский музей и выше его на пять этажей. Оно было противосейсмично и не защищало от бомб, только потому, что никаких бомб не было. Груды ядерного оружия, оставшегося после Лунной войны, были взорваны в серии интересных экспериментов в поясе астероидов. Это здание могло выдержать все, кроме извержения вулкана и еще… дурного сна.

Орр прошел по западному крылу и поднялся на верхний этаж в просторном лифте.

Доктор Хабер сохранил в своем кабинете кушетку психоаналитика, как напоминание о скромном начале, когда он практиковал и имел дело с одиночками, а не с миллионами, но добраться до кушетки было нелегко, потому что помещения доктора занимали полакра и включали семь различных комнат. Орр доложил о себе автосекретарю в приемной, а потом прошел мимо мисс Кроч, работавшей на своем компьютере, миновал официальный кабинет — грандиозный зал, которому не хватало только трона — здесь доктор принимал послов, делегации, лауреатов Нобелевской премии, — и, наконец, добрался до меньшего кабинета с окном во всю стену и кушеткой. Сдвинутая в сторону панель красного дерева обнажала сложнейший прибор исследовательского института.

Хабер наполовину закопался во внутренности Усилителя.

— Привет, Джордж, — прогремел он изнутри, не оглядываясь. — Минутку. Я думаю, сегодня у нас будет сеанс без гипноза. Садитесь. Я тут кое о чем думал… Слушайте, вы помните тесты, которым вас подвергали в самом начале в Медицинской школе? Особенности личности, коэффициент интеллекта, пятна Рошаха и прочее. Я на своем третьем сеансе проводил аналогичную проверку. Помните? Интересовались результатами?

Лицо Хабера неожиданно появилось из глубины усилителя — серое, обрамленное курчавыми черными волосами и бородой.

В глазах отражался свет из окна.

— Да, — ответил Орр.

На самом деле он не помнил.

— Полагаю, вам пора узнать, что в пределах данных этих стандартных, но довольно точных и полезных тестов вы настолько нормальны, что кажетесь аномалией. Конечно, слово «нормальный» не имеет точного объективного значения. В количественных терминах вы средняя величина. Например, отношение экстраверсии-интраверсии у вас 49,1. Это означает, что интраверсия превышает экстраверсию на 0,9 процента. Очень редкий случай. Но то же соотношение наблюдается и по всем остальным параметрам. Если нанести их на один график, получится линия, где-то на уровне пятидесяти процентов. Стремление господствовать у вас, например, 48,8. Вы не господствуете и не подчиняетесь. Независимость-зависимость — то же самое. Созидание-разрушение по шкале Рамиреса — то же самое. Ни то и ни другое. Или и то, и другое. Везде, где есть оппозиция, полярность, вы посередине. По всей шкале вы находитесь в точке равновесия. Вы так тщательно все убрали, что ничего не осталось. Уолтере в Медицинской школе истолковал эти результаты несколько по-другому. Он видит в этом стремление к гармонии с обществом, а я — с самим собой. Во всяком случае, вы человек середины. Остается теперь только подшить «Глюмдальклич из Бробдингена» и все будет ясно. Черт!

Он ударился головой о панель, сразу забыв закрыть Усилитель.

— Ладно. Вы странная рыба, Джордж. И самое странное в том, что в вас нет ничего странного.

Он рассмеялся своим бурным оглушающим смехом.

— Попробуем сегодня по-другому. Никакого гипноза, никакого сна. Нет j-стадии и нет сновидений. Сегодня я хочу подключить вас к Усилителю в бодрствующем состоянии.

Сердце Орра сжалось, хотя он не знал почему.

— Зачем? — спросил он.

— Главным образом, чтобы получить запись с вашего нормально бодрствующего мозга под усилением. На первом сеансе я сделал такую запись, но тогда Усилитель не был настроен именно на вас. Теперь я могу усиливать индивидуальные характеристики вашего мозга. Потом сравним показания с записью j-стадии и с записями других пациентов, нормальных и анормальных, Я хочу понять, Джордж, что же в вас действует. В конечном счете, главный вопрос — почему ваши сны имеют такой эффект?

— Зачем? — повторил Орр.

— Зачем? Как, разве вы здесь не для этого?

— Я пришел, чтобы меня вылечили, чтобы научиться не видеть эффективных снов.

— Если бы это было так просто, разве вас послали бы в ХУРАД — ко мне?

Орр опустил голову на руки и ничего не сказал.

— Я не могу показать вам, как остановиться, Джордж, пока не пойму, как вы это делаете.

— Но когда поймете, вы скажете?

Хабер отклонился назад.

— Почему вы так боитесь себя, Джордж?

— Я не боюсь себя, — сказал Орр.

Руки у него вспотели.

— Я боюсь…

Но он слишком боялся, чтобы произнести местоимение.

— Боитесь изменить реальность. Я знаю. Мы это проделывали много раз. Но почему, Джордж? Вы должны задать себе этот вопрос. Что плохого в изменении мира? Попытайтесь отвлечься от себя и взглянуть объективно. Вы боитесь утратить свое равновесие. Но изменения не нарушают вашего равновесия. В конце концов, жизнь не статичный объект. Это процесс. Она никогда не стоит на месте. Интеллектуально вы это понимаете, но эмоционально отказываетесь принять. Ничего не остается прежним в следующий момент, и нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Жизнь, эволюция, вся вселенная, пространства времени и материи, энергия, само существование — все изменяется.

— Это лишь один аспект, — сказал Орр. — Есть и другой — постоянство.

— Когда мир перестанет изменяться, наступит царство энтропии, тепловая смерть вселенной. Чем больше движения, пересечений, противоречий, изменений. Тем меньше равновесия и тем больше жизни. Я за жизнь, Джордж! Жизнь сама по себе — это борьба. Невозможно жить в безопасности. Такого понятия