Кост часто думал о том, что Анен продолжает работать на Службу, чтобы удовлетворить чувство мести, причину которой он уже забыл. Каждое порученное ему дело становилось «его» делом.

— Домон погиб, — нейтральным тоном сообщил Кост.

Ни один мускул не дрогнул на лице Анена, несмотря на связывающую их дружбу.

— Когда?

— Позавчера. Автомобильная катастрофа, наезд на дерево.

Анен ухмыльнулся, пристально глядя на пол.

— Что вы об этом думаете?

— Ерунда, — сказал Анен. — Роже не совершил бы подобной неосторожности.

— Это может случиться с каждым, — настаивал Кост. — Достаточно просмотреть газеты.

Анен смерил Коста невеселым взглядом.

— Вы тоже в это не верите?

— Не очень. Однако эта неуверенность может быть опасной. Прочтите рапорт нашего агента из Восточной Германии.

Ален быстро прочитал рапорт и положил его на стол.

— Что значит «совпадение»?

— Домон выполнял миссию, сменив погибшего от несчастного случая постоянного агента.

Их взгляды встретились. Все было понятно.

— На вашем месте я бы провел неожиданную операцию, — сказал Анен.

— Операцию проводят только после установления точного диагноза. Именно поэтому я и хотел вас видеть.

— Вы хотите, чтобы я его установил?

— Да.

— Я не люблю подобного рода миссий, подточенных на корню.

— Я даю вам карт–бланш.

— Кто резидент?

— Один из бывших немецких беженцев во Франции. Его зовут Людвиг Эрбах. Он владелец лавки игрушек.

— И это единственная отправная точка?

— Есть еще кое–что. В обоих случаях есть прямая связь с двумя городками. Домон погиб неподалеку от одного из них.

Ален задумался.

— У вас есть первый рапорт Эрбаха?

Кост достал его из тонкой папки и протянул Алену. Прочитав его, тот сказал:

— Трудно поверить в то, что Эрбах предал. Да и смысл не понятен. А что с остатком сети?

— Я дал приказ Эрбаху немедленно прекратить всякую деятельность. Никто не арестован. Эрбах, естественно, обеспокоен и опасается, что за ним следят, но доказательств никаких нет. За одно можно поручиться: погибшие два агента ничего не сказали.

— Меня это скорее беспокоит, чем успокаивает. Обычно пойманного агента заставляют говорить.

— Не всегда, — заметил Кост. — Если агент обнаружил что–то важное, лучше его убрать. Мертвый не говорит. Домон наверняка напал на след Шлайдена. Вы должны выяснить, это ли послужило причиной его смерти, или он погиб как глупый лихач. Вы выезжаете сегодня вечером. Документы будут на имя поляка, занимающегося запасными частями. Вы будете поддерживать связь с Эрбахом, если только ничего не обнаружите на его счет. Вы должны выяснить, существует ли еще наша сеть в Восточной Германии и что обнаружил Шлайден перед несчастным случаем.

Мужчины встали, и Кост проводил Анена до двери.

— Подробную инструкцию получите у Полетты, — сказал он. — Будьте осторожны.

Оставшись один, Кост закурил новую сигарету и медленно вернулся к столу. Он нервничал. Он не знал, целесообразно ли жертвовать жизнью своих агентов. Кост снял телефонную трубку и набрал две цифры, соединившие его с другим кабинетом.

— Мартен? — спросил он. — Что вы скажете о путешествии в Восточную Германию?

Услышав ответ, он улыбнулся.

— К сожалению, Балеарские острова представляют ограниченный стратегический интерес.

Он выпустил дым, послушал и сказал:

— Секретная миссия по прикрытию. Зайдите ко мне за инструкциями.

Человек — трусливое животное, и только разум помогает ему победить страх. Уничтожьте разум, отнимите у мозга способность мыслить и отдавать приказы телу, и человек превратится в животное с условными рефлексами.

По точному графику Калана выводили из ступора и отводили в камеру пыток. Он разучился спать, и жил только ожиданием момента, когда дверь откроется и за ним придут, чтобы вырвать его из убежища, то есть из его камеры.

И его охватывал страх, животный, первобытный страх.

В моменты просветления он сознавал, в какую он скатывается пропасть, и дважды пытался покончить с собой. Но глаза следят за ним и днем и ночью.

В следовавшие после пыток часы Калан заново переживал все свои муки. Он засыпал и просыпался в холодном поту, в ужасе глядя на дверь, за которой ему слышались шаги, извещающие о новом сеансе. Последние два дня ему слышались голоса, и он узнавал среди них свой собственный голос. Он слышал, как называл имена своих коллег, слышал женский голос, голос Кристины, убеждавший его:

— Признайся, Максим… Говори, Максим…

Но, находясь на краю гибели, Калан, поддерживаемый ненавистью, сравниться с которой может только страх, все еще сопротивлялся. В момент просветления он сознавал, что никогда уже не будет прежним человеком.

Калан внезапно проснулся от смеха, кристально чистого смеха, напомнившего ему что–то далекое из его прошлого.

Он с трудом поднялся. Смех сразу прекратился. Ему показалось, что он сходит с ума.

Калан провел рукой по бороде, по затрудняющему дыхание сломанному носу и вздрогнул при мысли о пропускаемых через его тело электродах, которые элегантный человек устанавливал на самых чувствительных органах.

Калан вцепился зубами в грязный рукав своей куртки, на которой уже тогда, когда он впервые ее надел, были темные пятна. Он решил, что надо говорить… Сказать все, чтобы освободиться от мучивших его безмозглых скотов. Он скажет все, чтобы избавить себя от следующего сеанса. Назовет имена, обрекая на смерть несколько человек, которые вскоре будут навсегда забыты. Какое это имеет значение? Что значит жизнь муравья по сравнению с вечностью?

Он упал на кровать и не отреагировал даже на шаги в коридоре. Дверь открылась, и Калан прижался к стене.

— Господин Калан, сядьте, пожалуйста.

В голосе дружелюбие. Калан открыл глаза и увидел перед собой улыбающегося ему высокого крупного человека. Высокий блондин спортивного сложения был похож на кинозвезду. У него был светлый, открытый взгляд. Его присутствие в этой обстановке казалось неуместным.

— Меня зовут Поль. Хотите сигарету?

Калан недоверчиво посмотрел на протянутую пачку.

— Берите же, — настаивал Поль.

Калан решился, и Поль дал ему прикурить.