думал Василий. — Одно утешение: уезжаю на Большую Пречистую, а князь Юрий отправится на Воздвижение Креста Господня, в день строгого поста».

Не раз спешили русские князья в Ордынскую ставку на суд хана, и почти всегда чаша весов татарского правосудия склонялась в пользу того или иного спорщика под тяжестью даров, а не закона и права. Юрию Дмитриевичу это было ведомо слишком хорошо. Столь же ясно видел он, что по части даров ему с великим князем Москвы тягаться невмочь. Й не был он простосердечен, как бывают молодые, жаждущие ярлыка князья, когда пытаются обнадёжить татар, побуждая их к преданности, намекая и даже клятвенно заверяя, что усилия их со временем не останутся без щедрого вознаграждения: как только соберутся вместе с ярлыком в их руках всё богатства русские, как только получат они право собирать для Орды дань со всех княжеств… Нет, татары на слово не верят, в долг не дают. Свои надежды на успех связывал князь Юрий с той неразберихой и смутой, что поразила сейчас Орду, да ещё с личной дружбой влиятельного татарского вельможи Тегнни, с которым не раз встречался и пил кумыс в прежние годы.

С самого начала, однако не повезло. Тегини в улусе не оказалось. Решил Юрий Дмитриевич идти напрямую к Улу-Махмету[50], но то ли неудовлетворённый подарками, то ли уже пообещавший ярлык Василию хан не принял его челобитья. Тёмники направили его к князьям Айдару и Минбулату, но и те долго кочевряжились. Юрий Дмитриевич несколько дней не мог проникнуть в юрту ни того, ни другого князька, а когда, наконец попал и Айдару, то получил ответ, ужаснувший его своей прямотой:

— Опоздал, канязь… Хан отдаёт ярлык нашему даруге Василию, царю русскому.

— Может, толмач небрежно перевёл слова Айдара, может, Юрий Дмитриевич был в столь сильном огорчении, что слово отдаёт, принял за отдал, но решил он, что вправду опоздал. Что ж оставалось делать? Во второй раз уплывала власть из рук. Смириться? Такова его судьба второго сына, а не старшего. Только привыкнуть к этому невозможно. Разве он не опытнее, не умнее юнца-племянника? Разве не мудро бы правил? Разве не более приличествует сидеть на престоле шестидесятилетнему, нежели шестнадцатилетнему, у которого лишь девки да охота на уме? Разве не было, наконец, завещания отцовского, которое брат переиначил и сыну своему теперь престол назначает? Смолоду терзало Юрия Дмитриевича соперничество, искание чести. Неуж теперь отступить? И навсегда? Кто ему докажет, кто убедит, что совершается справедливость, а не преступление?… Затаиться надо, о, затаиться! А потом — своё взять! Нет, силой вырвать! Орда слабеет на глазах. Изгрызли её козни и розни междоусобные. Подумаешь, ярлык! Надолго ли? Не довольно ли будет ярлыками татарскими кичиться? Ты сам докажи, каков ты есть князь: велиий или меньшой!

Василий Васильевич занимал со своей свитой две богатые юрты и самом центре стойбища. Ожидал Юрий Дмитриевич, что будет Василий теперь ласков я покоен, пожалуй, ещё, по праву победителя, проявит великодушие, но тот принял его недружелюбно, с порога огрел вопросом:

— Зачем пожаловал? Ты торжественно клялся быть моим младшим братом, крест целовал, а сам?

— Ты силой меня принудил, — только и нашёл, что ответить сломленный неудачей Юрий Дмитриевич.

Из глубины юрты, не поднявшись с ковра, боярин Всеволожский бросил насмешливо:

— Можно принудить силой коня пойти на водопой, но принудить силой воду пить нельзя.

— Возможно, ли насильно крест целовать? — обернулся Василий к своему походному попу Феоктисту.

Поп, конечно, в одну дуду с князем своим:

— Мал крест, да сила его велика. Если целовал его подневольно, способен ли ты на поступки чистосердечные?

Тоже молоденький попишка, бородёнка жидкая вразлёт, зенки угодливые. Раздавить такого, как таракана запечного! С кем так разговаривают, щенки! Поуча-ают!.. Но не стая препираться Юрий Дмитриевич, только спросил устало:

— Когда в обратный путь?

— Когда хан приедет и дело с ярлыком окончательно решит.

Всеволожский на своём месте недовольно завозился: поспешил Василий с ответом. Но поздно. Слово не воробей- вылетело!

Юрию Дмитриевичу сначала показалось, что он ослышался. Решит? Сердце у него вспрыгнуло. Значит, не решено ещё? Только обнадёжили Василия? Может, не всё ещё потеряно? Теперь он приступил к делу обстоятельнее, без суеты.

Велел боярину своему вечером отвезти Айдару сундук, наполненный рухлядью — лисьими, беличьими и соболиными шкурками. Айдар подношение оценил, велел утром предстать пред светлыми очами его.

Ночевал Юрий Дмитриевич со своими людьми опять прямо в степи в привезённых с собой рогожных скиниях[51]. Наутро шёл к Айдару приободрённый. Однако стражник у входа в юрту велел обождать:

— У него другой русский.

— Кто такой? — обеспокоился Юрий Дмитриевич.

Но стражник то ли сам не знал, то ли отвечать ему было запрещено. Глядел, молча мимо глазами- щёлками. Вскоре откинулся полог и вышел из юрты боярин Всеволожский.

Юрий Дмитриевич заподозрил неладное, и предчувствие не обмануло его.

Поначалу, правда, ничто не настораживало. Айдар велел виночерпию налить в серебряные чаши кумысу, подав одну из них гостю, спросил с прищуром:

— Чёрное молоко пьёшь?

Юрий Дмитриевич с благодарностью взял чашу обеими руками, пил кислое, с признаками винного брожения кобылье молоко и радовался про себя: — это добрый знак, знак дружбы.

— Карош кумыз! — коверкая слова на татарский лад, сказал Юрий Дмитриевич, полагая, что так будет понятнее и приятнее Айдару.

Но тот пропустил мимо слуха простенькую лесть:

— Что это, канязь тарагой, у вас, русских, земля то зелёный, то чёрный такой, что ни коню, ни барану ущипнуть нечего?

Дурака валяет или в самом деле дурак?

— У нас не вся земля под пастбищами, много распашной. Поля мы засеваем сначала рожью, потом овсом или гречей, а на третий год отдыхает нива.

— Ага, — сказал Айдар, думая о чём-то другом.

— А скажи, в Литве тоже отдыхает?

— И в Литве. А что?

— Так, как у вас?

— Также.

— Ага. Верна. Как тебе не знать, ты ведь побратим Свидригайлы[52] , который вместо Витовта теперь, да?

Юрию Дмитриевичу всё стало ясно. Лиса Всеволожский не зря нырял сюда утром. Весной Айдар воевал литовскую землю: пришёл под Мценск, простоял три неделя, города не взял, а затем был разбит Свидригайлом. Да, считался Свидригайло свояком Юрию Дмитриевичу: оба были женаты на дочерях смоленского князя. Однако после того как Витовт заключил жену Свидригайло в темницу, тот женился вторым браком на дочери тверского князя. Какое уж теперь свойство?

— Мы были побратимы, но теперь нет. — Юрий Дмитриевич сам себя презирал за то, что перешёл на унизительный тон оправдания. Но слова его в одно ухо татарину вошли, в другое вышли. Он своё ладил:

— Когда жёны- сёстры, это у нас большое родство. — И вдруг закончил разговор: — Даруга русский царь Василий шибка надоел мне своими подарками, я бы от себя ему что-нибудь подарил, лишь бы отвязаться. Но ярлык не у меня. Вот приедет Улу-Махмет. Жди.

Ничего другого и не оставалось делать. А пока Юрия Дмитриевича и его спутников по распоряжению Айдара поселили в старой, и бедной юрте на окраине стойбища, где держали верблюдов, овец, лошадей и где жили только слуги да рабы.